Кабинет фей

— Донья Хуана, — сказал он, — говорила мне о двух пилигримах, которые, возвращаясь из Сантьяго, были ранены вблизи этого дома; она сказала, что приютила их у себя и что они достаточно искусные музыканты, чтобы учить вас гармонии. Не будь они так молоды и хороши собою, я одобрял бы их пребывание рядом с вами; разумеется, вам надобно учиться пению и игре на разных инструментах, но нужно найти женщин, способных вас обучать, а не держать в доме чужеземцев, которые, не зная испанских обычаев, могут позволить себе такую вольность, что нам придется раскаяться в нашем гостеприимстве.

Говоря так, он разглядывал лица сестер и, заметив, что те залились краской, легко догадался о причине.

— Вы говорили все это донье Хуане? — спросила Исидора.

— Не преминул, — отвечал дон Луис, — и мне показалось, что ей не хотелось отсылать их; но я весьма твердо настоял на своем и сказал, что этим займусь. Она же, побоявшись, что я обойдусь с ними дурно, обещала позаботиться об этом сама.

— Стало быть, они скоро уедут? — печально спросила Мелани.

— И, надеюсь, нынче же, — сказал дон Луис.

— А чем, по-вашему, опасно, если они и задержались бы здесь? — промолвила Исидора. — Дурного же вы, должно быть, мнения о нас, если считаете возможным, чтобы люди столь низкого происхождения могли оказать на нас какое-нибудь пагубное влияние.

— Дело вовсе не в вас, сестрица, — отозвался он, — я опасаюсь лишь молвы, которая судит вкривь да вкось, но чьи суждения, тем не менее, окончательны и непоправимы. Надеюсь, что вы со мной согласитесь.

Исидора и Мелани, очень расстроенные, пытались утаить от брата причину своей печали.

— Я никогда не видел вас в такой меланхолии, дорогие сестры, — сказал он, — вы сожалеете об этих чужестранцах?

— Нас огорчают ваши подозрения, — отвечала Исидора, — они оскорбительны.

— Скажите лучше, что вас огорчает несоответствие их чувств вашим, и признайтесь, между прочим, что эти чужеземцы вам не противны.

— Право, — воскликнула Мелани, — вы, кажется, решились довести нас до крайности.

Их гнев немало обрадовал дона Луиса.

— Помиримся, — сказал он, нежно обнимая сестер, — и, чтобы не осталось никаких секретов и недомолвок, открою вам, что это ради вас они стали пилигримами: дон Габриэль Понсе де Леон принадлежит к одному из самых знаменитых родов, какие есть у нас в Европе. Дон Мануэль Понсе де Леон, герцог Аркоса, ведущий родословную от королей Херики[161], был его предком, его же предками были короли Леона. Это он защитил невинно оклеветанную королеву Гранады, которую ее муж, король Чико, хотел предать казни[162]. Алонсо де Агиляр также защищал ее; ни рождением, ни заслугами он не уступал никому из славных андалусских сеньоров[163]. От него ведет свой род Эстеве, граф де Агиляр, живущий у вас под видом музыканта. Его внушительное богатство вполне под стать прочим его блестящим достоинствам. Во всем мире нет у меня друзей ближе, чем эти двое, и никто так не достоин дружеской привязанности. Они любят вас и хотят на вас жениться. Судите же сами, дорогие сестрицы, как я рад, что могу надеяться на такой прекрасный союз; они сделают вас такими счастливыми, как я всегда мечтал.

Тут он умолк. Но вместо ответа сестры лишь переглянулись, а затем взглянули на него, как бы желая понять, правду ли он сказал им теперь.

— Вы сомневаетесь в моей искренности, — сказал дон Луис, — и та хитрость, которую я себе только что позволил, дает вам повод к тому. Однако же, будьте уверены, никогда в жизни я еще не говорил с вами более серьезно, чем теперь. Мы с моими друзьями всю эту ночь провели вместе, они рассказали мне о своей страсти к вам, о вашем обхождении с ними, обо всех чудачествах доньи Хуаны.

— Ах, дорогой брат, — воскликнула Исидора, — теперь я прекрасно понимаю, что все это не шутка. В самом деле, трудно себе представить, чтобы люди столь безупречные, учтивые, умные, наделенные такими прекрасными качествами, были теми, за кого себя выдавали; мне не раз приходило в голову, что что-то кроется за этим паломничеством, цели коего я не могла себе вообразить.

— Однако, — перебила Мелани, — милый братец, если вы так дружны с доном Габриэлем, он наверняка сообщил вам, которой из нас отдает предпочтение?

— Да, сестрица, — отвечал дон Луис, — он признался, что избрал Исидору, а граф Агиляр — вас.

Услышав это, обе красавицы побледнели; сердца их уже сделали свой выбор, и каждая думала, что уже не сможет измениться. Дон Луис некоторое время молча смотрел на них; ему не составило труда угадать то, о чем он уже знал. Однако он решил ни в чем не признаваться, дабы не дать сестрам повода сетовать на нескромность своих поклонников.