Кабинет фей

— Как! — воскликнула она. — Мне, такой прекрасной, такой молодой, мне, родившейся принцессой, придется кончить жизнь в этих тоскливых местах! О жестокая Фортуна! Ты привела меня сюда, что же повелишь ты мне теперь? Или ты дала свершиться этому превращению, столь счастливому, сколь и неожиданному, лишь с тем, чтобы преумножить мои горести? А ты, достопочтенный поток Бирока, столь великодушно спасший мне жизнь, — неужто оставишь меня одну умирать в этой жуткой пустыне?

Напрасно инфанта призывала на помощь — никто не откликался на ее вопли. Наконец, отчаявшись найти другое пропитание, она расколола и орешек. Но каково же было ее удивление, когда, бросив скорлупку, она увидела, как оттуда выходят сотни тысяч архитекторов, художников, каменщиков, обойщиков, скульпторов и прочих ремесленников. Одни чертили план дворца, другие его строили, третьи обставляли; те красили покои, другие устраивали сады, все сияло золотом и отливало лазурью. Вот накрывают стол, который уже ломится от чудесных яств, тут же приезжают в каретах шестьдесят принцесс, одетых богаче королев, в сопровождении пажей. Все они учтиво приветствуют инфанту и зовут ее к столу. И вот Побрякушка, не заставляя себя долго упрашивать, шествует в залу, и там, усевшись величественно, истинно по-королевски, ест, точно изголодавшаяся нищенка.

Не успела она выйти из-за стола, как казначеи принесли пятнадцать тысяч сундуков, огромных, как бочки, доверху наполненных золотом и алмазами, и спросили ее соизволения заплатить зодчим и ремесленникам, построившим дворец. Она кивнула, но с тем условием, чтобы те построили ей также и город, женились тут и остались при ней. Все на то согласились, и в три четверти часа выстроили целый город, а был он впятеро больше Рима. Вот сколько чудес из одного орешка!

Принцесса рассудила, что надо бы послать роскошное посольство к королеве-матери да еще к молодому принцу-кузену, чтоб попенять ему. Сама же тем временем развлекалась, глядя на игру в кольцо[183], за которую назначала богатые награды, ездила в театр, на охоту и даже на рыбалку (для этого воды реки отвели в ее угодья). Слух о ее красоте облетел всю вселенную. Ко двору ее сходились короли со всех частей света, гиганты выше гор и пигмеи меньше крыс.

Случилось так, что однажды на большом празднике несколько рыцарей преломили копья, перессорились да передрались, и много было там раненых. Принцесса в гневе спустилась со своего балкона, чтобы лично дознаться о виновных, но каково же ей пришлось, когда со всех сняли доспехи, и в одном из раненых узнала она принца, своего кузена? Хоть и не мертв он был, но едва дышал; она же, и сама едва живая от неожиданности и горя, приказала перенести его в лучшие покои, ничего не жалея для его излечения; призвали врачей и шарлатанов из Шодрэ[184], хирургов, натирали мазями, поили бульонами и микстурами, принцесса сама делала перевязки да щипала корпию. Пролитые ею слезы служили лекарственным бальзамом для больного. А тот и вправду был плох: досталось ему с полдюжины ударов мечом, столько же копьем, да кроме того, давно инкогнито живя при дворе, он был так изранен прекрасными взорами Побрякушки, что вовек не излечиться. Судите же теперь о его чувствах, стоило ему лишь прочесть на лице этой прелестной принцессы, как больно ей видеть его в состоянии столь плачевном!

Не стану передавать, какими словами благодарил он ее за доброту, — исходили они из самого сердца, так что все дивились, как это человек, так тяжко недомогавший, проявил столько страсти. Не раз сказанное им заставляло принцессу краснеть. Она умоляла его замолчать, но он уже так далеко зашел в своей горячности, что прямо на глазах у нее приготовился перейти в мир иной. До тех пор она еще сдерживалась, но тут, видя его в агонии, потеряла самообладание, рвала на себе волосы, кричала и плакала; тогда уж поневоле все подумали, будто сердце ее завоевать нетрудно, раз уж так мало времени понадобилось, чтоб она прониклась столь сильной нежностью к чужестранцу. Ведь никто не знал в Побрякундии (такое имя дала она своему королевству), что принц этот был ее кузеном, коего любила она с самой ранней юности.

Принц же, некогда отправившись в путешествие, остановился при ее дворе и, не зная никого, кто мог бы представить его инфанте, счел за лучшее сделать ей пять-шесть геройских приношений в виде рук и ног, отрубленных им у всяких рыцарей на турнирах; однако ж среди них не нашлось таких сговорчивых, чтоб на это согласиться. Тут и началась страшная заваруха, где самый сильный бил самого слабого, — а самым слабым, как я уже сказала, и оказался принц.