Читаем Качели полностью

Надо было решать, как жить дальше. Снова с нуля. Господи, что же это за распроклятая такая судьба, что простое женское счастье: семью, нормального мужа нужно добывать при помощи кулаков? Хитрить, изворачиваться. Разве она не такая как все? В чём она провинилась перед господом Богом?


13.


«Женщина обязана быть умнее мужчины, у неё больше проблем», – любил повторять отец. Он воспитывал её как мальчишку: утром зарядка с холодным обтиранием, пешие походы с рюкзаком, езда на велосипеде. Они ходили вместе на футбол, слесарили по дому, обсуждали, когда у неё появились месячные, запретные темы взаимоотношения полов. Мать приходила с работы издёрганная, без сил, едва успевала просмотреть её школьный дневник, попенять за грязь под ногтями, поцеловать торопливо перед сном.

Среди одноклассников она пользовалась авторитетом, была независимой, умела постоять за себя. К ней тянулись униженные и оскорблённые. Время от времени оказывалось рядом незаметное какое-нибудь существо вроде Райки Гнездиловой, ходило по пятам, заглядывало в рот. Она водила подопечных домой, кормила, оставляла к молчаливому неудовольствию родителей ночевать.

«У Маргулис новая прилипала», – говорили в классе.

Оборотную сторону своего положения Ксения ощутила довольно скоро: обнаружилось, что, в отличие от большинства девчонок у неё нет ухажёра – даже на уровне школьных сплетен. Мальчишки столкнувшись с ней терялись, старались побыстрее улизнуть. Трудно было представить, что кто-то притиснет её к стене на переменке, станет щупать. А ведь замечала, что нравится, что засматриваются даже старшеклассники, но всякий раз с опаской, соблюдая дистанцию.

Она была к тому времени влюблена, в сверстника, шахматного гения из параллельного класса Сашу Каминского, сына известного в городе детского врача.

Саша, по всей видимости, ни о чём не догадывался. В школе его видели редко, он занимался по индивидуальной программе, участвовал в турнирах, куда-то постоянно уезжал. О нём писали в газетах, фотография его висела на стенде в вестибюле: «Наши маяки». Шутка ли, двенадцатилетний кандидат в мастера спорта СССР, чемпион Всесоюзной спартакиады школьников!

Каминский не водился ни с кем из девчонок, но молва приписывала ему то интерес к жгучей гречанке из шестого «А» Элефтерии Кириакидис, то скрытную дружбу с Ксениной одноклассницей, кривлякой и задавалой Наташкой Самарцевой, то загадочную любовь к девочке- шахматистке из Великобритании, с которой познакомился на международной олимпиаде и состоял в тайной переписке.

Страдая из-за его слепоты Ксения вела по каждому случаю отдельное расследование. Версии, к счастью, одна за другой отпадали.

Прежде всего, можно было вычеркнуть из списка Самарцеву: слухи распускала сама Наташка, причём бездарно, воруя сюжеты своих, якобы, отношений с шахматным чемпионом из кинофильмов. Отпала вскоре сама по себе жгучая гречанка уехав с родителями в Грецию. Оставалась английская шахматистка.

Конечно, у неё с Сашей могло быть общение только по общим интересам, не больше. Но почему-то именно англичанка казалась причиной Сашиной замкнутости, её образ, целиком сотканный из ревностных фантазий, не давал покоя.

Саша был педант. Ходил в школу по одной стороне улицы, посещал один и тот же книжный магазин на улице Карла Маркса, покупал в павильончике возле театра кукол одно и то же фруктовое мороженое. Она знала маршруты и часы его передвижений, номера автобусов, едущих в его микрорайон, расположение окон квартиры в девятиэтажном доме-башне, цокольный этаж которого занимала сапожная мастерская со стеклянными просвечиваемыми стенками. Склонённые за одинаковыми верстаками черноволосые молодые сапожники в засаленных передниках вскидывали при её появлении глаза, узнавали, весёлыми жестами приглашали зайти.

Она жила в угаре. Красила тайком губы, опускала и тут же убирала чёлку на лбу. Всё было уродливо, ужасно, в особенности грудь, едва заметная под оборками платья, не желавшая, хоть убей, нисколечко расти. Грудь была каждодневной мукой, источником униженья: вся девчоночья половина класса словно в насмешку была грудаста, все без исключения, даже Ксенина молчаливая тень Райка Гнездилова носившая на внушительных формах лифчик второго размера. Одна она только была физический урод, доска…

Чем больше она думала о Саше, тем больше запутывалась. Он редко выходил на переменках из класса, не гонялся во дворе с мячом. А потом исчезал, не появлялся неделями: играл где-то в шахматных турнирах.

Она сочинила про них обоих романтическую историю. Саша по ней сохнет, от дружбы с ней его ограждают тренеры, чтобы чемпион не отвлекался на личные дела. Жила с убеждением, что никто никогда на свете не узнает её тайны, ни одна живая душа. И напрасно: кто-то за ней шпионил, подсматривал из-за кустиков, собирал компромат. В школе стала ходить по рукам мерзкая записка: «Поздравляем Сашулю К. с психованной невестой Ксенией М.». До адресата послание не дошло и, скорее всего, ему не предназначалось, а служило исключительно для развлечения жадных на скандалы широких школьных масс.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза