Качели

Она думала неотрывно о случившемся в Южном. Что с Офелией: жива, нет? Жаль было соперницу. В любом случае она была частью Валиной жизни, матерью его детей. Разумеется, делала все возможное, чтобы их разлучить. А какая женщина на ее месте вела бы себя иначе? Гадиной, однако, не была, упрекнуть её в низости приёмов казалось несправедливым. Спокойно ведь могла прибегнуть к испытанному методу. Настрочить жалобу библиотечному начальству, направить письма под копирку в нужные инстанции от лица возмущённых соседей. Так, мол, и так, разбивает семейную жизнь, сеет разврат. Непременно бы отреагировали. Вызвали в директорский кабинет на «ковёр», устроили баню, а то, глядишь, и с работы попёрли. Государство ревниво оберегало здоровую советскую семью, безжалостно боролось с «аморалкой»…

После ужина тётя включила телевизор. Изображение прыгало, по экрану проносились серые полосы. Тётя вставала время от времени с места, била кулаком по корпусу – мельтешение ненадолго прекращалось.

– Два уже раза отдавала в мастерскую, представляешь? Новый телевизор!

По центральному каналу выступал новый руководитель страны. Объяснял, с помощью каких кардинальных мер жизнь советских людей изменится к лучшему.

– В нём всё-таки что-то есть, – откликалась на монолог президента-реформатора тётя. – По крайней мере, хоть одет по-человечески. Ты со мной согласна, дитя?

– Не знаю, – вяло отозвалась она – Меня это совершенно не интересует.

– Прости! – всплескивала руками тётя. – Речь ведь идёт о будущем страны. Ты же интеллигентный, мыслящий человек. Говорят, он обещал Рейгану выпустить евреев в Израиль.

– Мне действительно всё равно, – поднялась она с кресла. – Мне двадцать шесть лет. Я должна устроить личную жизнь. Пока не превратилась в старуху…

Пошла к окну, отодвинула занавеску. Смотрела прижавшись лицом к стеклу на подступившую вплотную к домам микрорайона тёмную стену лесного массива, россыпь огней посёлка по ту сторону железнодорожного полотна, на вознёсшиеся на фоне розовато-искусственного неба, блистающие вдали как циклопические новогодние ёлки башенные высотки Московского университета, «крепости науки», как пелось в популярной песне.

Подошла выключив телевизор тётя, обняла за плечи.

– Всё устроится, детка.

Она уткнулась в тёплую тётину грудь.

– Я, кажется, беременна, – шепнула.

– От него?

– Да.

Они вернулись в обнимку к диванчику.

– И замечательно, – тётя целовала её в ладошку как маленькую. – Замечательно, детка! Я ещё успею побыть бабушкой. У тебя что, задержка? Ты не ошиблась? Сколько уже времени?

– Три недели.

– Тебе нельзя быть легкомысленной, отнесись, пожалуйста, к этому серьёзно. Необходим строгий режим. Прежде всего, питание, витамины. Погоди! – тётя бросилась к книжному стеллажу, принялась шарить по полкам, перебирать корешки книг. – Где-то у меня была… – бормотала, – медицинская энциклопедия…

– Тётя, оставьте! – звала Ксения.

– Минутку…

Сыпались на пол книги, энциклопедии не находилось.

– Куда я её могла подевать, не понимаю?

– Вернитесь, ничего пока не ясно, – звала Ксения.

– Потерпи минутку. Я же хорошо помню, держала её недавно в руках…

Книги валились пачками. С любовью и жалостью смотрела Ксения на горбатенькую тётину спину, на вылезший из-под пластмассовой заколки рыжий вихор на затылке, на сухие искривлённые ноги в шлёпанцах.

«Может, поплывём вместе? – подумала. – Отличный же вариант. И второй билет не пропадет»…

– Тётя, знаете, что я решила? – она чувствовала радостное облегчение. – Вы едете со мной. И все проблемы!

– Маразм крепчал…

Тётя перешагнула россыпь книг.

– Хочешь посмеяться? Сейчас вспомнила. Медицинскую энциклопедию я оставила на Камчатке. Подарила жене юрисконсульта, соседке по квартире. Она собиралась рожать…

Ксению душил смех.

– Как тебе это нравится? – подхихикивала тётя.

Светлело на душе.

– Едем вместе, да?

– По Волге я с тобой не поплыву, – тётя сморкалась в платок.

– Почему? Что вам мешает? Неотложные дела?

– Да какие дела… – тётя присела напротив, моргала по-совиному. – Понимаешь, детка… Мы ведь с тобой откровенны друг с другом. Я привыкла к одиночеству.

– Что с того?

– Не перебивай. Это, понимаешь, как болезнь… Я ведь почти сорок лет одна… Сорок лет, представляешь? Живу со своими привычками. Обедаю в девять вечера, спать ложусь в четыре утра. Ночью мне хочется прибраться в квартире, я встаю и мою полы. Я отвыкла от людей. Стыдно признаться, но они меня утомляют, даже родные. Ты знаешь, как я любила твою маму, дорогую мою сестру… пусть земля ей будет пухом, – тётя промокнула рукавом повлажневшие глаза. – Мы постоянно переписывались, звонили друг дружке, я помогала ей чем могла. Ближе у меня не было в жизни человека! Помнишь, когда у неё обнаружили эту страшную болезнь? Я тут же взяла на работе отпуск за два года и полетела в Мурманск. Чтобы ухаживать за Манечкой, поддержать её морально…

Тётя умолкла, смотрела испытующе.