Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Описывать пристань и погрузку не стану – более опытные перья делали это до меня десятки раз. В общем, столпотворение, рвутся к пароходам, а они по шею в воде, перегружены. Давка, ругань, чьи-то вопли, резкие команды… Кадетам повезло, все-таки школа; кое-кто и на фронте побывал, а иным и носы вытирать надо. О кадетах подумали прежде всего и возьмут на борт без всяких рассуждений. Пароход «Саратов» с утра разводит пары. Наспех прививка против чего-то, пригонка английского обмундирования; ловчилы стараются сохранить кадетские мундиры и не переодеваться. Мелькают желтые краги и френч депутата Государственной думы Аладьина[602]

, которого А.И. Деникин увековечил в «Очерках Русской Смуты» под именем «сэра Аладьина» за его «энглизированность»; вместе они сидели в Быкове, вместе и выбрались. С Аладьиным – английские офицеры, он им что-то объясняет. Англичанин-фотограф выхватывает троих малышей из толпы. Все уже в английском, а этим удалось отделаться, они в мундирах родных корпусов: два оренбуржца-неплюевца и один донец. Щелкает аппарат, уже куда-то тянут, раздается команда. Это генерал Киз, главный представитель британского командования на Юге России, обходит ряды кадет. А где-то здесь, совсем рядом, идет грызня – с парохода вопят, что там уже вдвое больше, чем полагается, а тут еще столько кадет надо погрузить…

Кадеты по сходням поднимаются на «Саратов». Сбоку стоит наш новый директор, генерал Черячукин, в прошлом начальник штаба при генерале Гилленшмидте[603]

, командире 4-го кавалерийского корпуса на Юго-Западном фронте. Кадеты грузятся в полном порядке, а вокруг шум и суматоха. Женщины, дети, старики, раненые офицеры на костылях… Со стороны Геленджика доносится стрельба: зеленые – проносится по толпе. А дальше на рейде английский крейсер наводит орудия в сторону гор. Ухают выстрелы… На набережной толпы народа, грузятся и на соседние пароходы. Пожилой офицер, нагруженный вещами, быстро крестится и прыгает в воду у самого борта соседнего парохода. Тело сразу скрывается под водой. «Больше не принимают!» – кричит кто-то. Надвигаются сумерки. Вокруг идет разговор о том, что повезут в Крым, а другие уверяют, что на Принцевы острова. Кто-то объясняет, где эти острова и кто их населяет, в общем, вдохновенно фантазирует.

«Саратов» медленно отшвартовывается… все дальше уходит в Черное море. Кончается февраль 1920 года.

На «Саратове»

На «Саратове» яблоку негде упасть. Кадеты и беженцы – старики, женщины, дети, раненые и больные, заполнили все уголки. Кормят коряво. Галеты червивые. Малыши с завистью поглядывают на «богачей», у которых какими-то судьбами завелись вдруг большие банки австралийских консервов с зайчатиной, хочется есть. Ходят слухи о том, что команда парохода настроена большевистски и будто не желает вести судно в Константинополь. Поговаривают, будто взводу кадет, во главе с энергичным генералом Черячукиным, удалось «переубедить» команду. Новые впечатления, море, многими дотоле невиданное, общее состояние возбужденности и слухи, слухи, слухи… И вши, вши, вши… Куда везут? Так говорили же тебе – на Принцевы! А где они, эти твои Принцевы? Толком никто не знает. А в общем – не все ли равно? Ведь на короткое время только, так стоит ли и задумываться? Все равно домой скоро… Погоди, погоди, а разве Белая армия не эвакуируется? То есть, в общем, эвакуируется, но… не вся же. Остались части, которые… И снова слухи, слухи и слухи. А малышам, пожалуй, раздолье, хотя и голодно малость. Присмотра почти никакого, да и какой тут может быть присмотр? Чуть ли не половина персонала в постели, больны. Кроме того, за каждым не усмотреть. Ведь это только вначале думали, что спать будем по классам, да не вышло. Произошли перемещения. Беженцы почему-то оказались в нашем трюме, а некоторые малыши уже перебрались на палубу и спят в самых невозможных местах, как, например, в спасательных шлюпках, откуда их гонят, но они, как ваньки-встаньки, снова оказываются там, как будто ни в чем не бывало. Морская болезнь, в добавление ко всему, уложила многих в постель, так что не до того, чтобы за кем-то еще присматривать – самого наизнанку выворачивает. А на малышей морская болезнь как будто и не действует, им нипочем! Даже, пожалуй, выгоднее выходило: то тут, то там, смотришь, и подкормился. То какую-то даму выматывает: «Ах, возьмите, кадет, не до еды мне, право… Да не стесняйтесь!» А он и не стесняется и уплетает за обе щеки. Или же чиновника гражданского ведомства море донимает, и он с умирающим видом предлагает: «Не хотите ли, кадет? Неплохие консервы…» – «Покорнейше благодарю, ваше превосходительство!» И кадетику неплохо, и чиновнику лестно, что он в «ваше превосходительство» попал.