Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Заседания Круга проводились с должной серьезностью и в торжественной обстановке. В назначенное время все должны были быть на своих местах в означенном месте и ждать прихода «начальства». Подавалась команда «смирно», и входил атаман, окруженный традиционным начальством и со своими символами власти, булавой и бунчуком. Затем, если это требовалось, вносилась «Ее превосходительство Звериада» и все становились смирно. Атаман приглашал всех сесть, а адъютант читал протокол последнего заседания Круга, после чего объявлял повестку дня на сегодня. Различные вопросы решались по казачьему «обыкновению», или «обыку», – общим «присудом», голосованием. Если надо – вопрос подвергался обсуждению. На мелочах не задерживались и глупостями не занимались. Все проходило необычайно чинно и благопристойно. Никаких хамских выпадов не бывало, доказывали и спорили вежливо и пристойно. Причины к созыву Кругов бывали разные: заказ выпускного жетона, устройство бала или вечеринки, неблаговидный поступок какого-нибудь кадета или несправедливое отношение преподавателя или воспитателя, и тогда в первом случае объявление просто выговора, или строгого выговора наедине, или же с вызовом провинившегося в заседание Круга, объявление его «на красном положении», то есть объявление бойкота (частичного, временного и полного), решение устроить «темную» или же, за особо неблаговидный поступок, – «всыпать плетей перед Кругом». В последнем случае придерживались старинного обычая: «маненько поучить плетюганом», что производилось обычно в станичном правлении по приговору стариков. По тому же обычаю, провинившийся потом вставал и, кланяясь на все четыре стороны, благодарил их за то, что «поучили уму-разуму». У нас такая мера наказания была применена только один раз за все время в эмиграции, и причиной тому послужило крайне дерзкое неповиновение решению большинства. В случае же несправедливого отношения начальства, устраивалась разного рода «обструкция», вплоть до так называемого «бенефиса». Далее, на Круге могли разбираться такие вопросы, как предстоящие выборы традиционного начальства или же дамы выпуска, «атаманши», сбор пожертвований в пользу какого-нибудь особенно нуждающегося русского эмигранта и тому подобные вопросы. Кадет, выбранный атаманом, становился невольно еще более подтянутым, следил за собой, за своим внешним видом и за общей дисциплиной и в своем выпуске, и в младших классах. А за ним тянулись все.

«Похороны». Таковые проводились дважды – в первый раз «хоронили» анатомию, во второй раз «все науки». Бедную анатомию, насколько еще помню, мы хоронили по окончании 6-го класса. В гроб, сколоченный из досок, клалось несколько учебников анатомии и сверху – вырванный из учебника же скелет, то есть рисунок со всеми мышцами, органами и костями. «Хоронили», конечно, тайком от начальства, которое об этом было осведомлено, так как в свое время и само хоронило анатомию. Около полуночи выбирались из казарм в назначенное место (у нас это производилось на горе, над зданиями корпуса), откуда нас не могло быть слышно и видно. Последнее было также важно, так как в руках у нас были зажженные свечи, а кроме того, еще раскладывался костер. Но мой выпуск перестарался. Вместо того чтобы потихоньку взобраться на гору, минуя все дороги и городские улицы, мы решили «шикануть» и в белых простынях, с зажженными свечами и гробом впереди, прошли через город. «Главы и очи понурив долу» четыре кадета на высоко поднятых руках несли «гроб», а в гробу лежала несчастная старушка анатомия. Время от времени я всхлипывал и вопил: «Сик транзит глориа мунди!» По дороге попались стражник и двое солдат-сербов. Они тотчас же вытянулись во фронт и лихо отдали честь, а кадеты едва могли сдержать смех. Слава богу, никто не прыснул. На горе ожидал разложенный костер («могила» была выкопана заранее). Тут мы предали анафеме директора корпуса и безобидного старичка профессора, а затем, под вопли и стенания, предали несчастную старушку погребению. Этим церемония и закончилась.

Приблизительно таким же образом хоронили мы и все науки. В этом случае сожжению предавались учебники по разным отраслям наук. Помню, что в нашем выпуске, из-за недостатка учебников, мы воздержались от сожжения всех и просто символически бросили в костер три-четыре книги. По окончании похорон был устроен «ночной смотр», или, как его еще называли, «шванц-парад». Само название указывает на заимствование традиции у немцев или австрийцев. Выпуск прошел церемониальным маршем мимо атамана, причем форма одежды была такова: 1) фуражка, 2) сапоги, 3) пояс и 4) адамов костюм. Не надеть пояса считалось неприличным. Так как звуки духового оркестра могли бы указать на наше местопребывание, марш напевался всеми вполголоса.