Вспоминаются еще дни, значительные для кадет, полные надежд и устремленности сердец к далекой порабощенной Родине… Это были дни, когда корпус посетил последний Главнокомандующий Российской армии, генерал Врангель. Мы были выстроены на нижнем дворе, а перед строем, держась одной рукой за рукоятку кинжала, стоял Врангель. Хриплым, привычным к выступлениям перед необозримыми рядами войск голосом он вливал в нас надежду и призывал к терпению.
Сотни молодых завороженных глаз глядели на него влюбленно, не отрываясь и впитывая в себя каждую деталь, каждую черточку его высокой фигуры, затянутой в скромную черкеску. Неподвижным изваянием возле него стоял его адъютант, лейб-казак есаул Ляхов, в мятой английской фуражке. Не думаю, что во времена австрийцев эти стены и бастионы могли оглашаться такими неистовыми кликами восторга, какими донские кадеты встречали и провожали генерала Врангеля. Пожалуй, проводы были еще более бурными. Кадеты подняли на руки автомобиль Главнокомандующего и понесли его на руках по шоссе, ведущему из Билече в Требинье. Несли и несли, пока он сам не приказал им опустить автомобиль на землю.
В истории Донского корпуса перевернулась еще одна яркая, полная глубокого внутреннего значения страница. И не чаяли кадеты, что в 1929 году их фанфара, с платом синего бархата и вензелем Императора Александра III, будет встречать на железнодорожной станции столицы и провожать до места последнего упокоения в скромной русской церкви прах этого самого человека. Четыре фанфариста, хор трубачей и взвод кадет от Донского кадетского корпуса выполнили эту печальную миссию. Казалось, еще так недавно, чуть ли не вчера, – а это было в 1925 году, – мы встречали его в Билече. Когда гроб Главнокомандующего, покрытый русским флагом, вынесли из поезда, привезшего его из далекого Брюсселя, многие из нас вспомнили то солнечное утро в австрийской крепости, а главное – те лучи веры и надежды, которыми освещал он нам тогда будущее и вливал силы в молодые сердца. Твердо верили мы тогда, что действительно близок час освобождения нашей Родины и любимого Дона.
Останься мы на Родине, и почти с уверенностью можно сказать, что в соблюдении кадетских традиций (я говорю о ритуалах, о «звериаде», о «похоронах анатомии и всех наук» и прочем) главным элементом была бы милая озорная шутка, быть может, иногда и не совсем цензурная.
Так было, вероятно, в те времена, когда «традиции» только зарождались в военно-учебных заведениях. Очень возможно, что это были лермонтовские времена, так как именно ему и его однокашникам в Школе гвардейских подпрапорщиков приписывается введение многих традиционных ритуалов. Не имея под рукой солидных исторических материалов, трудно говорить об этом безапелляционно. Можно только высказывать предположения и излагать то, чему сам был свидетелем. Но рассказать об этом нужно, хотя бы уже по одной причине: пусть об этом знают грядущие поколения в будущей свободной России, на возрождение которой политический эмигрант не имеет права терять надежды.
Очевидно, источники зарождения традиций двоякого вида: заимствование и самобытность. Вряд ли будет ошибкой предположить, что большая часть всяких ритуалов была заимствована у иностранцев – из полков, военных училищ и кадетских корпусов Пруссии, Саксонии, Австрии и т. д. Немалую роль, как это ни странно, могли сыграть и военизированные немецкие «бурши» – члены студенческих корпораций и «ферейнов». Но это только часть, да и та, вероятно, при пересадке на родную почву претерпела достаточно изменений. Помимо заимствований, многое в наших традициях являлось результатом «коллективного творчества», многое было создано вдохновением и изобретательностью неизвестных «авторов».