Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

В 1916 году большая партия военнопленных была пригнана на станцию Устипрача, километрах в двадцати от Горажде. Грузили какие-то ящики, не зная, что в них, пока кто-то из русских, разбиравшихся немного в немецком, не прочитал надписи: «На восточный фронт!» А когда один из ящиков упал и разбился, выяснилось, что там – снаряды. Среди пленных вспыхнуло недовольство, они бросили работу. Наконец, австрийцы поняли, в чем дело, и приказали сейчас же возобновить работу, в противном случае – расстрел. Пленные вернулись. Все, кроме троих. Те остались твердыми в своем решении. Расстреляли их тут же и зарыли по соседству, на земельном участке, принадлежащем какому-то мусульманину-босанцу. Кончилась война. Босанец посадил здесь сливовые деревья и не мог нарадоваться прекрасному урожаю с них. Суеверный босанец приписывал это тому, что на его земле закопали трупы. Много позже, после нашего отъезда оттуда, я как-то перелистывал какой-то немецкий справочник и нашел сведения о том, что босанская слива котируется выше всего на международном сельскохозяйственном рынке и что на первом месте стоит крошечный городок Горажде. В дни пребывания нашего корпуса там босанец разболтал о случившемся когда-то и эти слухи дошли до русских. Генерал Перрет сразу же поставил об этом в известность русского военного агента, полковника Базаревича и русского посла Штрандмана. Надо сказать, что Югославия была чуть ли не единственной страной, не желавшей признавать СССР. В свое время король и сам был кадетом и считал себя во всем обязанным России-матушке. По этой причине в наше время еще были русский посол и военный агент. Началось расследование и, наконец, переговоры с собственником участка, где находились могилы.

Он не желал уступать даром то, что ему приносит такой богатый урожай. Сошлись на какой-то цене, и тела, вернее, то, что там еще оставалось, то есть скелеты, фляжки и сапоги, да еще пуговицы с двуглавым орлом, – все это было извлечено и доставлено в корпус для погребения. Это было обставлено очень торжественно – вдоль пути следования погребального шествия с обеих сторон дороги были выстроены шпалерами кадеты с зажженными свечами в руках. Из столицы в тот день прибыли посол и военный агент, представители югославского правительства и короля, генералитет, представители иностранных держав. При приближении к корпусу кадеты сняли гроб с катафалка и понесли его на руках. Корпусной хор трубачей играл похоронный марш Шопена, а кадетский хор время от времени исполнял «Вечную память» и «Со святыми упокой». Гроб был поставлен в корпусной церкви, и там служились панихиды. Возле гроба стоял почетный караул – кадеты с шашками наголо. На следующий день гроб с отданием воинских почестей был опущен в могилу, вырытую невдалеке от церкви, у подножия горы. Были произнесены прочувственные речи, и русские воины нашли, наконец, место последнего упокоения, зарытые родными русскими руками. Впоследствии корпусные власти воздвигли тот скромный памятник, о котором я говорил в самом начале. Этот памятник в далеком босанском городишке – это, в общем, и все, что может еще напоминать о пребывании там Донского Императора Александра III кадетского корпуса.

Донские кадеты в Югославии[630]

Донской Императора Александра III кадетский корпус накануне Рождества 1919 года, вместе с отступавшими частями Донской и Добровольческой армий, был вынужден покинуть Новочеркасск и ушел походным порядком в Новороссийск, откуда был эвакуирован англичанами в Египет. Генерал Рыковский, инспектор классов корпуса, собрал отставших и больных кадет и с ними тоже добрался до Новороссийска, откуда им удалось вскоре попасть в Крым.

В Симферополе генерал Рыковский получил для своих питомцев, которых было 12 человек, дачу на Суворовской улице, где во время большевиков помещалась Чека; затем он выхлопотал у Главного командования разрешение на формирование кадетского корпуса, названного Вторым Донским, причем он сам был назначен его первым директором.

Число кадет и персонала беспрерывно возрастало настолько, что в очень скором времени помещение сделалось слишком малым и корпус был перевезен в Евпаторию, на дачу купца Терещенко, где было несколько зданий, расположенных в саду, на берегу моря с прекрасным пляжем. По приказу генерала Врангеля молодые люди с незаконченным средним образованием направлялись из армии в кадетские корпуса и военные училища; такие же приказы были отданы войсковыми атаманами Донского, Кубанского и Терского казачьих войск, на основании которых казачью молодежь из частей Русской Армии стали направлять во Второй Донской корпус, для продолжения образования. К августу 1920 года корпус насчитывал около 120 кадет, и их жизнь и занятия постепенно налаживались по выработанной программе, в которую входили лекции, прогулки, гимнастические игры и купание в море. Кадет иногда отпускали в отпуск, в город; некоторые старшие кадеты пытались снова убегать на фронт, но их вскоре возвращали этапным порядком в корпус.