Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Картина была потрясающая своей необычайностью. Это веселое купание продолжалось минут 15–20; раздалась команда «строиться!». Все купальщики стали в одну шеренгу и направились к выходу. Мало кому удалось избежать купания и остаться сухим и чистым, большинство были мокрые и вымазанные лизолем. Вытереться было нечем. Вернувшись в нашу «раздевалку», мы не нашли нашей одежды, ее еще не вернули из дезинфекции. В ожидании, чтобы не замерзнуть, одни стали бегать, другие скакали на месте, размахивая руками. К всеобщей радости, в скором времени одежду принесли. Она оказалась вся перепутана и была так измята, точно ее жевали коровы. С ужасом обнаружили, что все кожаные пояса перегорели, лопались и не держали брюк. Счастливцами оказались обладатели матерчатых поясов. С трудом натянув на себя обмундирование и поддерживая руками брюки, чтобы их не потерять, мы перешли в новое помещение, где вкусно пахло хлебом и супом. Там стояли походные кухни и столы с кусками белого хлеба, суетились сестры милосердия, приготовляясь нас кормить, и в первый раз за все время нашего странствования нас накормили вкусным, горячим супом с мясом и свежим, пушистым белым хлебом.

На следующий день, переспав ночь на бетонном полу завода, корпус погрузился в теплушки товарного поезда и нас повезли на север Словении, к городу Птуи. Для больных и для женщин были предоставлены пассажирские вагоны. Нас разместили в лагере Стрнище, бывшем австрийском лагере военнопленных, состоявшем из деревянных бараков на опушке леса. Весь лагерь был занесен снегом, и снег этот был также и в бараках. Корпусу отвели два барака, стоявшие в стороне от других; в них разместились вместе с кадетами директор и холостые воспитатели и преподаватели. Директора кадеты очень любили и называли его «папашей».

Корпус стал получать от государства денежные средства, и жизнь стала постепенно налаживаться. Наше начальство старалось занять кадет и привести их в более или менее нормальное состояние. В корпус стали прибывать кадеты, гимназисты и реалисты, желавшие продолжать образование; после поверхностных испытаний их определяли в соответствующие классы. В младший и старший приготовительные классы стали принимать малышей. Классные занятия были организованы в очень примитивных условиях; помещений не хватало, и в хорошую погоду иногда занимались в лесу, на поляне. Устраивались экскурсии, военные прогулки, гимнастические игры, были созданы футбольные команды, и происходили состязания. Кадетский хор давал концерты. Кадеты жили дружной семьей, возглавляемые своим любимым директором, генералом Рыковским.

Неожиданно для всех произошла смена директора. Новым был назначен генерал Бабкин, а генералу Рыковскому предложили должность инспектора классов, но он от нее отказался и покинул корпус. Все кадеты и некоторые воспитатели и преподаватели были возмущены этим происшествием, и новому директору была объявлена война, которая приняла очень резкие формы. После первого бурного заседания педагогического совета несколько чинов персонала подали в отставку и уехали из корпуса. Были также исключены несколько кадет, но их всех принял генерал Адамович в свой корпус, в Сараево, и они все прекрасно его кончили. Но крутые дисциплинарные меры, принятые генералом Бабкиным, не усмирили кадет, а еще больше озлобили.

Новый директор выхлопотал перевод корпуса в бывшую австрийскую крепость в горах Герцеговины, на границе с Черногорией, около маленького городка Билече, в 30 километрах от железной дороги. Поздней осенью 1921 года корпус был туда перевезен и расквартирован в помещениях крепости.

К этому времени корпус состоял из 6 классов и двух приготовительных; некоторые классы имели по два отделения. Корпус был в составе трех сотен, и каждая размещалась в двухэтажном здании казармы: на первом этаже классы, на втором спальни. Холостые командиры сотен и воспитатели тоже разместились в отдельных комнатах казарм, а остальной персонал занял бывшие офицерские квартиры гарнизона. Жизнь корпуса в Билече подробно описана в предыдущих очерках, и остается лишь сказать, что она постепенно входила в нормальные рамки. Первый выпуск был с аттестатом за 7 классов, но после этого, начиная с 1922 года, был введен 8-й класс, с выдачей аттестатов зрелости, так называемая «большая матура».

«Война» с директором не прекращалась, и ему не могли простить его вторжения в жизнь корпуса и отстранение любимого всеми генерала Рыковского. Демонстрации принимали все более крупные размеры, и, очевидно для успокоения кадет, вышло распоряжение об увольнении генерала Бабкина и о назначении директором генерал-майора Евгения Васильевича Перрета, бывшего до этого инспектором классов. Перемена эта внесла успокоение в нашу жизнь, и все волнения полностью прекратились.