Кай и Герда

– Конечно есть, продолжила фру Сиверсен. Они были, есть и будут во все времена, это же дети. Некоторые дети до самого совершеннолетия ведут себя как маленькие. И как ты верно заметил, не столько познают мир, сколько пытаются его разрушить. Но и они меняются, понимая, в каком мире они живут.

Адриан перевернул несколько страниц и остановился на статье об учителях. Состав их был многочисленным и разновозрастным. Ряд фотографий начинался с тогдашнего директора школы Арне Ольсена. Грете села рядом в кресло и комментировала:

– Арне в ту пору было уже больше семидесяти. Выпуск семьдесят четвертого стал для него последним. Удивительный человек, участвовал в Сопротивлении с первых дней войны. Последние годы работы в школе повредили его здоровью. Он тогда перенес инсульт.

– Он жив?

– Да, но частично парализован. Говорит плохо, но понять можно.

– А кто-нибудь из этих преподавателей работает еще в школе?

– Лиза Хоффманн, наш завхоз. Раньше преподавала географию в старших классах. Грете нашла её в альбоме. С фотографии на них глядела некрасивая женщина лет шестидесяти с волевыми чертами лица.

– Вот еще Хендрик Штейнберг, наш математик. Но сейчас он дома, записывай адрес.

Грете дала Адриану адреса учителей из своей записной книжки и рассказала, как в хозяйственном корпусе найти Лизу.

– Я не хочу быть назойливым, огромное спасибо, пойду, пока не стемнело. Якобсен покинул учебный корпус и пошел по узкой тропинке, протоптанной в снегу к корпусу № 2. Постучал в дверь корпуса. Долго не было слышно какого либо движения. Он постучал еще раз более настойчиво, и только тогда услышал торопливые шаркающие шаги.

– Грете, это ты? Сейчас.

Послышался звук открывания задвижки и на пороге возникла дама в рабочем халате поверх толстого пуловера, лицо её точно соответствовало фото в альбоме.

– Чем обязана, – она с удивлением смотрела на полицейского следователя, скрестив руки на груди.

– Грете рекомендовала мне переговорить с тобой, Лиза.

– А ты, собственно, кто такой? Якобсен показал ей пропуск в ведомственный бассейн министерства внутренних дел с фотокарточкой.

– Вроде как полиция, – она удовлетворенно кивнула головой, – ладно, проходи в мой кабинет. Она открыла дверь в маленькую каптерку. Адриан увидел здесь стол и старую настольную лампу. Присаживайся, – она указала ему на длинную скамью выструганную из сосны, а сама устроилась в кресле у стола, – тут я и работаю в окружении метёлок, лопат и батареи огнетушителей. Грете тебе рассказала. что я преподавала географию?

– Да. Можешь ли ты что-то рассказать о тех годах, когда ты работала учителем?

– Могу рассказать. Ты приехал, потому, что Курта Бернхольма застрелили? Я читаю газеты и сразу вспомнила этого мальчика. Он учился в одном из моих классов.

– Конечно, из-за этого.

– Я почему-то думала, что его гораздо раньше убьют.

– Вот даже как, значит, моя интуиция чего-то стоит!

– О мёртвых плохо не говорят, все они были для нас детьми, как бы плохо они себя не вели. Если мальчик не выучил стихотворение, или в сочинении написал лишь пару строк – надлежало признать во всеуслышании: юноша, тебе надо немного поработать еще над текстом. Цель образования убедить ученика взять знания самому, привить желание к этому. Нельзя научить, но можно научиться. Никакого насилия и принудиловки. Любовь и доброта.

– Но ведь в мое время так не учили, – возразил Якобсен.

– Да, и я застала другую школу. Очень нелегко было перестроиться и учителям и ученикам. Школа попала в эксперимент, который потом стал общегосударственным стандартом. Курт Бернхольм стремился не к знаниям, а к власти грубой силы и наглости. Его отец занимал высокий пост в департаменте образования. В семидесятых годах школы снабжали не так как сейчас. Нам не перепадало столько инвестиций, зарплаты были не такие. Но я отвлеклась, так вот, этот самый Курт не единственный, кто вел себя в школе неподобающим образом, у него сложилась группировка ребят, которые поддерживали его идеи власти над “слабаками”. Бьорн Юхансен, Ульрик Соренсен из параллельного класса активно включились в борьбу за его ”правое дело”. Я не знаю в деталях, что они творили, но то, что их стали побаиваться не только младшие школьники, но и те, кто учился в старших классах. Родители ничего не знали об этом, хотя им мягко намекали, что надо немного подтянуть ребят в смысле дисциплины. А потом школа их выпустила и вздохнула свободно до появления новых негодяев.

– Ты так хорошо все помнишь, для меня это было откровением, ведь прошло одиннадцать лет.

– Мы помним своих учеников, потому что вкладывали в них знания. Это был нелегкий путь для них и для нас. И потом, надо отдать должное, негодяев было не так уж много. – Я не могу вспомнить свою школу с радостью, – признался Адриан, время обид, разочарований, мелкой зависти. Спасибо, я понимаю, что более ты ничего мне не расскажешь.

– Сходи к директору, к Арне. Он знает больше меня, и больше пережил.