И вот эта егоза избавила Ваньку от страха: медведь послушно убрался в свой угол.
— Получай свою кормежку, Михайла Потапыч, и не пугай больше Ванечку. Ты ж у меня умный и добрый, — войдя в сруб, молвила Аришка.
Несколько минут она ласково разговаривала с медведем, гладила его своей мягкой ладонью по бурому загривку, а затем подошла к Ваньке и вытянула из короба калач и скляницу молока.
— Это тебе, Ванечка. Небось, проголодался. Только ешь побыстрей.
Ванька, конечно же, был голодный, а потому с жадностью принялся уплетать румяный сдобный калач.
— Я тебя буду каждый день подкармливать, Ванечка.
Узник диву давался. С какой это стати полюбовница Филатьева стала спасать его от голодной смерти?
— А ты не боишься, что лиходея подкармливаешь? Купец прознает, плетей не оберешься.
— Не прознает. Сюда, кроме меня, к Потапычу никто не ходит.
— Не зарекайся. Может и Митька Косой ненароком заглянуть.
— Тоже мне Малюта Скуратов[37]
, усмехнулась краешками полных малиновых губ Аришка. — Скажу словечко — и словом Петру Дмитричу не обмолвится, язык прикусит.— Что за волшебное словечко?
— И впрямь волшебное. Побегу я, Ванечка.
Ванька проводил девку вопрошающими глазами. Ванечка! В жизни никто так не называл, — ни мать, ни отец. И вдруг!..
Правда, он иногда замечал на себе ее мимолетный улыбчивый взгляд, но не придавал этому значения. Почему-то ни одна из дворовых девок не вызывала у него никакого интереса, ибо Ванька полагал, что девки — люди и вовсе никчемные, способные лишь ублажать хозяина, коего он перестал уважать чуть ли не с первых дней своего пребывания во дворе Филатьева, ибо именитый купец не только девок, но и своих крепостных мужиков за людей не считал.
Крут был Петр Дмитрич, никогда доброго слова от него не услышишь, знай, орет: дармоеды, быдло! Нередко к словам своим кулак да плеть прикладывал. Жесток был купчина и оправданье своим поступкам находил:
— Царь Петр, бывало, кулаком не брезговал, почем зря бояр колошматил, а чего уж вам, смердам, спускать?
Купец не прощал даже малейшей провинности дворовых, а уж его, Ванькин грабеж, и вовсе не простит. Всего скорее он заставит Митьку Косого забить его до смерти, и в полицию передавать не станет, своей рукой расправится, а полиции скажет: «Проучил маленько, а вор оказался квелым, кто ж его ведал, что ноги протянет».
Вот и погулял ты, Ванька, на волюшке, вот и походил среди корешков самого Камчатки. Сам виноват. Не наказывал ли Камчатка лечь на дно, никуда не высовываться? Так нет, решил чуток прогуляться, а конные холопы Филатьева тут как тут. Уму непостижимо: Москва велика, а холопы оказались именно в Козьем переулке. Но того быть не должно. Тут без наводки не обошлось.
И тут Ваньку осенило: солдат Гришка Порфильев. Не он ли сказал, что «как запью, становлюсь дурак дураком. Ради чарочки готов всех дружков раздолбать». Вот и раздолбал, сучий сын!
Ваньку охватила такая злость, что он был готов разорвать на куски Гришку.
В таком состоянии и увидела его в очередной раз Аришка.
— Чего такой мрачный, Ванечка?
— Будешь мрачный. Когда купец пребывает?
— Завтра, Ванечка.
Девушка посмотрела на узника печальными глазами и почему-то вздохнула.
— Беда тебя ждет, горемычный ты мой. Петр Дмитрич казнить тебя будет.
— Да уж на меды и яства не покличет, — усмехнулся Ванька.
— От Митьки слышала. Бить тебя прикажет смертным боем. Уж так жаль мне тебя, Ванечка.
— Жаль? — сердито глянул на Аришку узник и громыхнул цепью. — Если бы жалела, то бы расковала меня и на волю вывела.
— Расковать мне тебя не под силу, Ванечка, а на волю ты и без меня выйдешь.
— Из мертвых воскресну и на небеса, как Христос вознесусь? Вздор несешь. Не трави душу! Убирайся!
Ванька рассвирепел, ему показалось, что прелюба купца издевается над ним. Но Аришка посмотрела на него такими умиленными глазами, что у парня всякая злость улетучилась.
— Не серчай, Ванечка. Я знаю то, отчего душа твоя возрадуется.
— ?
— Когда тебя приведут к нашему барину, воскликни: «Слово и дело государево!»[38]
Слышал небось, о таком?— Само собой. Но мне-то, какой прок такие страшные слова кукарекать?
— Есть прок, Ванечка. Не хотела сказывать, но сердечку не прикажешь… Пять дней назад Митька Косой со своими дружками гарнизонного солдата, человека государева, изрядно напоили, завернули в рогожу и в заброшенный колодезь кинули. Ишь, какие страсти. Барину-то нашему не поздоровится.
Ванька уставился на девушку ошалелыми глазами.
— Неужели правда, Аришка? Чудеса лезут на небеса. Как изведала?
— Своими глазами видела, как холопы служивого в колодезь сбросили. Я в ту пору в старом вишняке была, но меня не приметили.
— Диковинная история, Аришка, — крутанул головой Ванька. — И зачем надо было солдата убивать? Какой резон?
— Был резон, Ванечка. Я все слышала, а ты запоминай…
Глава 11
Слово и дело государево!
П
етр Дмитрич был крайне удивлен, когда перед ним предстал грабитель, ибо несколько дней по его приказу на Ваньку был наложен «великий пост», дабы тот сидел без капли воды и без крошки хлеба.