Каин: Антигерой или герой нашего времени?

— Кабы не Каин, нам бы и ржавой полушки не выпало. Пусть получит по заслугам. Треть!

Сии крамольные слова произнес один из «есаулов» атамана, сероглазый, широкоскулый Кувай, с короткой кучерявистой бородкой.

Камчатка обвел напряженными глазами Зуба (недавно введенного в ближнее окружение атамана), Одноуха, Легата и остальных своих верных подручных, с которыми десятки раз ходил на дело и которые беспрекословно подчинялись его любому решению. И вдруг такой выпад!

Камчатка надеялся, что другие соратники дадут резкий отпор словам Кувая, но те, на удивление вожака, почему-то помалкивали.

У Камчатки нехорошо, тягостно стало на душе. За словами Кувая стоит нечто большее: братва недовольна замешательством вожака в последних грабежах, которые могли кончиться плачевно, если бы не стремительные и смелые действия Каина, изумившие и покорившие искушенных воров.

Каков же выход? Поднять хай[60], подавить братву строгим окриком? Случалось же такое, но это происходило в пьяных загулах, когда между ворами происходили грубые, грязные ссоры из-за какой-нибудь шалавы, вот тогда-то и приходилось Камчатке рявкнуть на всю хазу.

Сейчас — иное, никакой окрик не поможет, да он и не позволителен в данной ситуации: братва разочаровалась в своем главаре, и с этим надлежит смириться.

Видимо и в самом деле не тот стал Камчатка. Он и сам чувствовал, что теперь идет на грабеж без обычного задора, без той неуемно захватывающей страсти, когда кровь закипает в жилах и когда сам грабеж воспламеняет душу, которая толкает на новые подвиги. В последнее же время Камчатка заметно угас, потускнел, потерял хватку, и грабежи уже не приносили ему особой радости.

Он вновь обвел снулыми глазами молчаливую братву, и по неспокойно-замкнутым лицам бесповоротно понял: пора передавать бриллиантовый перстень вожака с искусно выгравированным черепом другому главарю.

— Я все понял, братки. Через три дня назначаю сходку. Ей решать…

Иван все эти дни пребывал в особом напряжении. На сходку прибудут наиболее известные московские воры, которые давно знают Камчатку, подчинены ему и всегда встают под его руку, когда пятеркой или шестеркой воров не отделаешься[61]

.

Любопытно, как поведет себя на сходке Камчатка? Поставит вопрос ребром, чтобы сохранить звание главаря (заслуги-то его немалые), или предложит нового вожака? Наверное, очень тяжело терять власть, которой крепко владел несколько лет.

Об этом приходится только догадываться, ибо Иван пока никакой власти еще не имел. О ней он лишь возмечтал, чувствуя в себе недюжинные силы, которые должны привести его к той самой вершине, называемой властью.

Сходка состоялась на хазе Камчатки. Каин впервые увидел новых воров, кои явились с разных концов Москвы. Их было человек двадцать — ушлые, тертые, прошедшие через грабежи и убийства. Люди со дна, люди отпетые, способные на самые жестокие поступки. На некоторых лицах шрамы от ножевых ран. И как только Камчатка управляется такими головорезами?!

Совсем другим почувствовал себя Иван. Какая там к черту власть! Забудь о своей мечте.

На столах, по установленному обычаю во время деловой части сходки не было ни питий, ни яств. Не было ни одного и подвыпившего вора, ибо такого сходка изгоняла. Не было и разговоров. Затяжное молчание будет продолжаться до тех пор, пока не заговорит вожак.

— Я собрал вас, братки, по очень важному делу. Почти десять лет ходил я в ваших коноводах. Хорошо или худо — вам оценку давать.

— И дадим! — воскликнул Левка Рыжак, главарь Сухаревской шайки. — Ты чего не дело базаришь, Камчатка? Худого бы большака мы не стали держать. Чего зря вякаешь, когда все в ажуре. Согласна, братва?

— Согласны. Не будем баланду разводить, — заявили незнакомые Ивану воры.

— Не будем, — кивнул Камчатка. — Спасибо за доверие, братки, и все же засиделся я на воровском троне. Пора шапку Мономаха менять.

— Да ты что, Камчатка? Чего бодягу разводишь?! — вскинулась двадцатка.

Камчатка поднял руку.

— Тихо, братки, скажу о сути. Прошу выслушать до конца… Засиделся в главарях, стал уставать. Надо бы морщить репу[62], но в башке ни одной здравой мысли, а то — гибельное дело для вожака. Ухожу я, братки, знамо дело не в мазурики, а в рядовые воры. То уже не бодяга, ибо снимаю перстень и складываю с себя полномочия главаря. Слово мое твердое и окончательное, а посему прошу не задавать лишних вопросов, и хая не поднимать.

Но без хая не обошлось: двадцать воров не были удовлетворены объяснением отставки главаря, а посему загулял несусветный гам, который с трудом удалось остановить ближним соратникам вожака.

Когда в комнате, наконец, стихло, воры обратились к Куваю, кой был для них авторитетом.

— Ты всех больше унимал бузу, Кувай. Тогда вякни без порожняка[63]. Почему Камчатка хочет слинять[64]?

— Камчатка — замечательный вор, таким он и останется. Дай Бог каждому быть грозой Москвы. Но если человек устал и добровольно уходит из вожаков, то никто не имеет права его останавливать. Таков воровской обычай и не нам его ломать.

— Так ли думает ближняя братва Камчатки?