Вскоре из Гостиного двора выкатился колобком маленький, но тучный купчина в картузе с лакированным козырьком, сюртуке и синей жилетке, поверх коей висела золотая цепочка, уходящая в карман, в который были вложены круглые серебряные часы — неизменный атрибут солидного торгового человека.
Посмотрев на Каина, купчина приподнял картуз и представился.
— Дементий Сидорыч Башмаков, вязниковский купец. Вас же не имею чести звать, ваше степенство.
— Купец первой гильдии Осип Макарыч Шорин.
— Знатное имечко. Уж, не из тех ли купцов Шориных, что издревле на Москве известны.
— Из тех, ваша милость. Дед мой из аглицких земель не вылезал.
— Какая надобность, Осип Макарыч? Рад услужить.
— Беда приключилась, Дементий Сидорыч, она ведь нас не спрашивает. Ехал из Владимира в Москву. День жаркий. Решил в реке искупаться и, как назло ямщика с собой позвал. Вернулись, а экипаж как черти унесли. Знать, кто-то из прохожих. Ныне время лихое, теперь ищи-свищи.
— С товаром?
— Бог миловал. Товар во Владимире сбыл, а вот экипажа лишился.
— Экая жалость, ваше степенство, — участливо вздохнул Башмаков. — Такие убытки понести. Кони и экипаж немалых денег стоят. Надо бы в полицейский участок заявить.
— Не желаю. Нечего было рот разевать. Насмешек не оберешься. Да и убытки не столь велики, не то терпели.
— По капиталу и убытки, ваше степенство, а по мне — великий разор.
— Чем торгуешь, Дементий Сидорыч?
— Наше дело известное. Вязники — огурцом славятся. Через недельку в Москву с товаром покачу. Помышлял оптом с заезжими купцами договориться, что в Гостином дворе остановились, но тщетно.
— А хочешь, Дементий Сидорыч, я твои огурцы оптом возьму? Назови цену.
— Буду премного благодарен, ваше степенство, — расплылся в широкой благодарной улыбке Башмаков и назвал цену.
— Торговаться не стану, Дементий Сидорыч, меня на Москве спешные дела ждут, а посему даю на пятую часть больше.
Купец и вовсе повеселел.
— Облагодетельствовали вы меня, Осип Макарыч. Вот что значит знаменитый род Шориных. Поехали в дом, ваше степенство, векселем дело скрепим, да по русскому обычаю сделку обмоем.
— И рад бы, дражайший, Дементий Сидорыч. Ужасно спешу. Тотчас наличными расплачусь.
Иван вытянул из кармана увесистый кожаный кошель, а затем, словно спохватившись, спросил:
— Может, и тарантас продашь? Дело у меня, повторяю, чрезвычайно спешное.
Башмаков озадачился.
— Покорнейше извиняюсь, ваше степенство. Для вашей милости тарантас с лошадьми не такой уж и убыток, а для нас целое состояние. Кормимся оным. Огурец на хребтине в Москву не понесешь.
— Называй цену, Дементий Сидорыч.
— Назвать можно, но без тарантаса нам нет никакой выгоды.
— И все же!
— Не невольте, Осип Макарыч. Не могу-с.
— Цену я примерно знаю, но дам тебе, Дементий Сидорыч, вдвое больше.
— Вдвое? — ахнул купец.
— Вдвое, Дементий Сидорыч. На эти деньги можно весьма дорогой экипаж купить. Извольте получить в золотых монетах[73]
.У Башмакова задергались веки и задрожали руки, когда в них оказалась громадная сумма денег.
Глава 19
На ярмарке
М
акарьевская обитель находилась на левом (низменном) берегу Волги, вокруг которой ежегодно, после Петрова дня шумела одна из богатейших русских ярмарок, где уже с давних пор были поставлены богатыми купцами не только деревянные, но и каменные лавки и амбарыБлагодаря выгодному расположению, на средине волжского пути, ярмарка развивалась все более и более. В 1641 году царь Михаил Федорович дал монастырю право сбирать с торговцев за один день торговли (25 июля — в день святого Макария) таможенную пошлину.
В 1648 году государь Алексей Михайлович разрешил торговать беспошлинно пять дней, а затем велел платить особый налог.
В 1666 году на ярмарку приезжали уже купцы не только из всей России, но и из-за границы, и она продолжалась две недели.
В конце XVII века привоз товаров достигал 80 тысяч. В первой половине XVIII века — до пятисот тысяч рублей, а к концу его уже 30 млн. рублей. В это время в Макарьеве было 1400 казенных ярмарочных помещений; кроме того, купечеством было построено 1800 лавок,[74]
не считая многочисленных балаганов.До Нижнего Новгорода ватага Каина благополучно доехала на тарантасе, затем с ним пришлось распрощаться.
— Все, братцы, отошла лафа. На ярмарке я не могу более сказываться богатым московским купцом, ибо подлинные московские купцы меня вмиг изобличат. Назовусь незначительным торговым человеком Иваном Осиповым, кой возмечтал выбиться в купцы. Приехал присмотреться к ярмарке, кое-что закупить, поучиться торговле у больших купцов, послушать их совета. Свою богатую сряду я тоже меняю.
— А мы? — спросил Зуб.
— Вы — мои помощники, торговые сидельцы. На ярмарке вести себя тихо и учтиво, ибо там бдит сыскная команда драгун. Без моего приказа ничего не делать, но осторожно высматривать то, что плохо лежит.
К ярмарке присматривались два дня.
Как-то неподалеку от питейного погреба столкнулись с веселым широколобым купчиком в сивой растопыренной бороде, который, раскинув крепкие мосластые руки, с улыбкой до ушей полез обниматься с Камчаткой.