Каин Л. Избранные стихотворения. 2012

Ты плачешь, и плачешь, и плачешь,

Отражаешься всюду —

Везде ты, при взгляде вокруг.

И когда вдруг стихает

Гроза, я, не веря в удачу,

Словно стражник темницы,

Лицо открываю на стук.

И я вижу опять

Отражения, лёд в отраженьях…

Я бы рад уничтожить

Платочек твой, с синей каймой,

Но ты знаешь сама:

С новым утром придёт продолженье.

Извини, мне пора.

Уходи.

И закрой за собой.

Гематит («Начала у начал и прочего — начало…»)

Начала у начал и прочего — начало

Я положил, порвав Дамоклов волосок;

Ты села на окне, ты пела и скучала,

Смотрела в серый день и дождь пила, как сок.

Ты лошадей звала и плакала о ночи,

И прыгнула потом в открытое окно.

Помялась высота, впиталась в позвоночник…

А я не спас тебя, мне было все равно.

Выл ветер по тебе, певец скорбей и славы,

Мне было всё равно, о чем бы он ни выл;

Ведь я из рук своих ковал, ковал оправу —

Для сердца твоего, стеклянной головы.

Я плёл, ковал, паял, весна в окне кипела.

Не всё, что я хотел — но очень много смог,

И хрупкий гематит в оправу после вделал,

Влил кровь свою, как клей, и вышел оберёг.

И этот амулет, что мне вошёл в привычку,

Я подарил тебе; и ты сказала мне:

«Я бросила тебя, а ты был безразличен.

Моя любовь — пуста. Твоя — пуста вдвойне».

Когда выпускает («Он в каменных джунглях — невидимый жук…»)

Он в каменных джунглях — невидимый жук.

Он воздух взрезает, подобно ножу.

Весь мир полигоном

Назвав по закону,

Он ходит, и я с ним повсюду хожу.

Он любит спускаться на самое дно.

И часто, когда ничего не дано,

Потоком гонимы,

Он — и подсудимый,

Как тени, сливаются в чем-то одном.

И дремлющий в каждом слепой прокурор

Лениво читает ему приговор.

И с этой туфтою,

Враньём, клеветою,

Он спорит — и может не выиграть спор.

Тогда — мой черёд, не по мне западня.

Момент чёрный взгляд на кого-то поднять.

И все замолкают,

И все замолкают,

Когда кобура выпускает меня.

ЖД («Жив по крайней мере; герман равен Гере…»)

Жив по крайней мере; герман равен Гере.

Сонные тетери нам с тобой равны —

Мы равны тетерям… И плацкартный терем

Мы шагами мерим — сонные слоны.

Выкалены печи. Выклевана печень.

Тамбурная нечисть крутит колесо.

Бредом верхней полки, взглядом снизу колким,

Мы в ЖД-двуколке уезжаем в сон.

Утки («Нереальны, невозможны…»)

Нереальны, невозможны

Утки на реке Москве,

Что сливаются с водою

Как и небо над Москвою —

Только две.

Стены, купола и башни,

Труб разрозненных дымы —

Всё набросано мазками,

Очень грубыми руками.

Так и мы.

Предсказание («Бомбы падали — спереди, сзади…»)

Бомбы падали — спереди, сзади,

Окружали, мешали дышать.

Дом трещал и молил о пощаде,

Дом совсем не хотел умирать.

Управляя небесным штурвалом,

Шёл пират по кровавой кривой.

И окно, где ты раньше бывала,

Поражало своей пустотой.

Воздух ожил и сбросил оковы…

Разрывались глаза, провода…

Город выстроят, выстроят снова,

Залатают прорывы. Тогда

Станет город иным, незнакомым;

Но всегда будет передо мной

На стене недобитого дома

Бесконечно пустое окно.

Ж.Ф. («Жара большая. И холод тоже…»)

Жара большая. И холод — тоже.

Я в них, а так же среди степей;

Я очень сложен, я очень сложен,

Я очень сложная вещь в тебе.

Ты тратишь время на самоломку,

И в самоволку душой бежишь,

Чтоб всё сцепить словно звенья, скомкать

И вырвать вмиг из законных ниш,

Отправить веру в утилизатор,

Сказать: «не буду!», сказать: «уйди!».

Поспать, подумать, слепить гранату,

Щипцы найти для тепла в груди.

Сметая всё, даже то, что надо,

Ты мне приказываешь: «Стоять!»

Ты смотришь чёрным как дуло взглядом

Куда-то внутрь меня, а я

Из черной ткани и белой кожи,

Весь в лентах связок и кумачей,

Я очень сложен, я очень сложен,

Я очень сложен из кирпичей.

Непостижимо («Женщина говорила…»)

Женщина говорила

Множеством аллегорий,

Про великое счастье и про ничтожное горе,

И звучали из тонкого звона её, кололи

Маркес, Лорка, Туве Янссон и Джованьоли.

Отмечая несбыточность и несложимость фактов,

На балкон выходила, непостижимо как-то,

И садясь на краю, на самом краю балкона,

Удивлённо смотрела — как будто была законной

Или, может, упрямо верной его женою —

Человека из прошлого, ставшего мне стеною

Из гнилой черепицы: «Ты для него — опора.

Для него — и меня, но с другой стороны монитора».

И дождями молчанья, и серебром зеркал,

Застывая в лесу с крыльями из асбеста,

Я так молча стоял, и стоя молчал, молчал,

Будто эта чужая жена стала мне невестой,

Становясь дымком, беззаботней цыганских снов,

Неподвижней Снусмумрика в чаще с губной гармошкой,

Я дышал, вдыхая воздух в её ладошку.

Я дышал, вдыхая воздух в её окно.

Пропуск («Промерзший верньер поддается не так легко…»)

Промерзший верньер поддается не так легко —

У старого «ЗИЛа» полегче вертеть баранку.

Сквозь шум и откуда-то там, далеко-далеко,

Вечерний эфир передаёт морзянку.

Реклама вся, музыка, новости — не поменять

Канала, всё то же, но только в других частотах:

Три точки… щелчок…

три тире… (щелчок…