Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Более «литературные» коллеги? Их не так много. Особенно после Беккета, после Гейзенберга, после разрушения трудно принимать определенность с энтузиазмом наших викторианских предков. Иногда текст разрушает себя сам. «Жизнь Пи» Янна Мартела сначала горестно рассказывает нам о мальчике, тигре, спасательной шлюпке, а потом вдруг дает правдоподобное альтернативное объяснение и взрывает все повествование. Мартел очень ловко уворачивается от объяснений, почему он предпочитает то, а не другое. Кого-то такая стратегия раздосадует, кого-то развеселит. На самом же деле она, конечно, дает нам не больше и не меньше того, к чему многие читатели приходят сами: рациональное объяснение совершенно иррациональной истории выживания. Нет, думают они про себя, такого просто не могло случиться. Это, скорее всего, был X. В таком случае автор очень заботливо предлагает X нам. Задолго до Мартела Генри Джеймс показал красоту саморазрушающейся концовки в своем «Повороте винта» (1898).

Да, я поймала и удержала его, – можно себе представить, с какой любовью, – но спустя минуту я ощутила, чем стало то, что я держу в объятиях. Мы остались наедине с тихим днем, и его сердечко, опустев, остановилось[47]

.

Умер ли маленький Майлс из-за призрака Питера Квинта? Или оттого, что его изгнали? Или из-за того, что гувернантка так горячо его обожала? Или из-за ее подавленного гнева, а может быть, и психоза? Джеймс не дает ответов и явно старается избегать любых указаний, что это не просто роман о призраках. Но тогда зачем такое название? Зачем привлекать внимание к «еще одному повороту винта» еще до начала повествования? Читатели вынуждены делать собственные умозаключения о том, что там на самом деле произошло и – шире – что́ именно это событие говорит нам об остальной части романа. Очень естественно написанном. О сверхъестественном.

Так было всегда. Даже самую диккенсовскую из концовок мы вольны принимать или не принимать. Я никогда не верил истории о Пипе и Эстелле, но, узнав, что он сначала написал другую, превосходную (с моей точки зрения) концовку, я стал носиться с ней как с писаной торбой. Но некоторые концовки не перепишешь. Тэсс умерла, и здесь никакой ошибки быть не может. Джуд тоже. И Гэтсби. Но даже в этих случаях мы далеко не всегда соглашаемся с общепринятой интерпретацией. Многолетний опыт преподавания подсказывает мне, что мы читаем активно, до самого последнего слова; часто студентам не нравится или нравится, как писатель заканчивает свой роман, и они прямо говорят об этом. Много раз бывшие студенты литературного отделения признавались мне уже через много лет, что концовку какого-нибудь романа они не принимали настолько, что альтернативный вариант запоминался им как настоящая развязка. Скажете, чтение вас затягивает. А почему нет? Начала говорят нам, куда мы идем. Концовки говорят, куда мы пришли. А по пути и нам нужно что-то говорить.

Наверное, зря я вам в этом признаюсь, но чаще всего я в первую очередь читаю концовки. Не верите, да? Ну, может, не в первую-первую, но задолго до того, как заканчиваю чтение, замысел книги мне уже ясен. Как правило, меня интересует не столько сюрприз, сколько то, как именно автор его преподнесет. И как раз концовка вознаграждает нас за то, что мы впряглись в такое тяжелое дело, дает чувство глубокого удовлетворения от того, что мы совершили, но еще и намекает на то, что было бы, если бы тогда… Потому что худшая концовка – это когда все закончилось.

Хотите роман девятнадцатого века с настоящей концовкой? Вот, пожалуйста:

Я, должно быть, удеру на индейскую территорию раньше Тома с Джимом, потому что тетя Салли собирается меня усыновить и воспитывать, а мне этого не стерпеть. Я уже пробовал.

Что найдет Гек на этой территории? Какой будет эта новая жизнь? Его невзгоды и приключения не только не закончились, но, наоборот, начинаются уже в каком-то новом месте. Одни двери закрылись – поиски клада с Томом Сойером, тетя Салли и хорошее поведение, мир безнравственности и обмана по всей оси Миссисипи, протянувшейся с севера на юг, – но открываются другие. Он отправится на западные, незаселенные еще земли, не зная, что его там ждет, и кто его в этом обвинит? Вряд ли там хуже, чем в цивилизованном мире.

21

История в романе и роман в истории