Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

Но самое главное, что поняла, как я надеюсь, интеллигенция конца нынешнего столетия, – ничего и никогда нельзя уничтожать до самого основания; только постепенная и очень осторожная эволюция способна уберечь самое прекрасное и самое хрупкое произведение человеческого гения – цивилизацию и культуру, а значит, и надежду на «человеческое существование».

В той модели социализма, которую пытались реализовать на половине планеты, роль культурного наследия, роль национальных традиций, национального менталитета не только недооценивалась, но и не обсуждалась сколько-нибудь серьезно. Разве можно принимать полуграмотную болтовню пролеткультовцев и их не более грамотных оппонентов за попытку понять, что значит культура народа? Это еще предстоит осмыслить – его духовную жизнь, его традиции, науку, религию. Предстоит еще понять, что все это связано нерасторжимыми нитями, что все это родилось не случайно, а есть естественное свойство естественной жизни народа. Но в те послереволюционные годы могли говорить лишь только недоучки, а интеллектуальная Россия была принуждена молчать. Это и послужило одной из причин того нигилизма по отношению к духовным ценностям, по отношению к интеллигенции, к интеллектуальной и духовной жизни, который, в конечном счете, самым печальным образом отозвался на судьбах нации.

Как иначе можно объяснить уничтожение храма Христа Спасителя, построенного частично на народные деньги в память изгнания Наполеона с нашей земли? Как можно понять ликвидацию в конце двадцатых годов движения краеведов, гибель и изгнание целого слоя интеллигенции из Советского Союза после окончания гражданской войны?

Изгнание интеллигенции часто мотивируют тем, что она не принимала Советской власти.

Я думаю, что мотивы уничтожения интеллигенции были иными и более глубокими – они были следствием доктрины и мотивировались логикой борьбы за «конечные цели», которые, как правило, никогда не формулировались, а облекались в некоторую утопическую форму.

В самом деле, отношение интеллигенции к Советской власти было далеко не просто. Конечно, она внутренне не могла принять и не приняла большевизма. Но подавляющее число ее представителей, в особенности в научно-технической и инженерно-технической среде, были готовы сотрудничать и сотрудничали с Советской властью подобно тому, как это происходило в моей семье. Научно-техническая сфера по природе деидеологизирована, в любом случае речь шла о служении стране, а не режиму. Дело в том, что старая интеллигенция в своей основной массе была высоко патриотична. Куда более патриотична, чем современная «демократически настроенная интеллигенция», которая безропотно (а часто и «на ура») приняла разрушение великой тысячелетней страны.

Я не говорю об оправдании изгнания. Разве критическое отношение к правительству может служить аргументом для того, чтобы лишить народ его интеллигенции, его «впередсмотрящих», наиболее талантливых и думающих людей? В реальности это была борьба за власть, за умы и души людей. В этой борьбе человек вроде Розанова или Бердяева был для этой власти в миллион раз опаснее дюжины контрреволюционных атаманов.

Причина уничтожения нашей интеллигенции была та же, что и причина исхода немецкой интеллигенции из родной страны во времена фашизма. Процесс это был, к слову сказать, куда менее трагичный, чем в нашем случае. Немецкая интеллигенция тоже «мешала». Мешала создать государство «под себя», мешала реализации определенных принципов, и это сказалось соответствующим образом на ее судьбе.

Однажды во время телевизионного интервью ведущий (им был Владимир Молчанов) задал мне вопрос: в первые годы революции наша страна обладала очень интеллигентным правительством; как это отразилось на ее судьбе, судьбе ее культуры в первую очередь? Я позволил себе оспорить саму постановку вопроса.

Действительно, в те годы в правительстве было много блестяще образованных людей, хотя мало кто из них получил систематическое образование. Тот же А. В. Луначарский, который сыграл нехорошую роль в судьбе моей семьи. Об этом я уже рассказывал, как и о том, что уровень образованности нельзя отождествлять с уровнем интеллигентности. Надо смотреть на дела людей, на их отношение к русской интеллигенции, в частности. И уже первые акции советского правительства говорят о многом.

Враждебность к русской культуре и ее носителям, то есть к интеллигенции – одна из составляющих большевистской доктрины. Ее реализация еще в предсталинские времена была одной из важнейших причин нашего нравственного да и научного упадка. Я еще раз вспомню деятельность Луначарского – она наглядно показывает характер отношения к культуре и отечественным традициям, что столь пагубно отразилось на судьбе страны. И, к сожалению, продолжает сказываться еще и сейчас.

В Луначарском, как в «зеркале русской революции», отразилось то отношение к России, которое идет от марксизма, которое и теперь свойственно определенным кругам, полагающим, что «Россия мертва», как сказал один из «демократов».