Как делаются деньги?

В этой цитате есть некая подмена. Основной аргумент не в том, что эта новая и дисциплинированная фискальная политика непременно хороша для датской экономики как таковой. Скорее, по убеждению премьер-министра, это то, чего финансовые рынки хотят от Дании. В лакановских терминах причиной подписания соглашения было не желание фискальной дисциплины как таковой (хотя мы не можем исключать, что имеет место некоторая степень избыточного наслаждения от того, чтобы позволить себе упасть до уровня незначительного инструмента воли финансовых рынков), а желание быть желанным большим Другим финансовых рынков. Возможной же наградой за соответствие требованиям финансовых рынков станет то, что Дания и другие страны, подписавшие соглашение, станут объектом желания этих рынков, что предотвратит рост процентов по государственному долгу.

Хотя на первый взгляд финансовый кризис 2007–2008 годов выглядит так, словно он стал началом конца финансового капитализма, по-видимому, кризис и ответная реакция на него со стороны США и ЕС в конечном счете поспособствовали движению в сторону финансиализации все больших сторон жизни. Мы уже исследовали тенденцию к деполитизации монетарной политики большинства государств, когда любая проблема сводится к вопросу об администрировании в соответствии с заранее установленными целями (поддержание низкого уровня инфляции), которые реализуются главным образом технократами из полунезависимых центральных банков. Подписание фискального соглашения ЕС можно принять за симптом того, что деполитизация проникла и в область фискальной политики.

Выбор между кейнсианством и неолиберальным монетаризмом является ложным и еще по одной, даже более важной, причине. Когда экономическая политика формулируется как выбор между повышением и понижением налогов, повышением и сокращением социальных выплат, повышением и снижением государственных расходов, это в то же время ведет к сужению политического поля. Экономические вопросы, обсуждающиеся в современной мейнстримной политике, выглядят так: «Как государство должно тратить свои деньги?» С помощью Хайдеггера мы можем сказать, что вопрос такого рода работает в онтическом пространстве. Такой тип вопроса всего лишь апеллирует к деньгам как к сущему, когда требуется выяснить, что мы хотим сделать с деньгами как с определенным сущим? Хотя этот вопрос действительно представляет важную политическую проблему, он имеет склонность скрывать фундаментальное онтологическое вопрошание в отношении денег.

Экономическая политика, сводящаяся к выбору между кейнсианством и монетаризмом, является симптомом Seinsvergessenheit в отношении вопроса денег в его политическом измерении. Онтологический вопрос, который нужно задать, таков: «Как мы хотим, чтобы деньги были?» Используя более приземленные категории, мы можем переформулировать его так: «Какого рода деньги мы хотим иметь в современном мире?»

Заключение: жизнь после долга – революция в эпоху финансового капитализма

Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых.

Наша эпоха, эпоха буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса – буржуазию и пролетариат[311].

Когда Маркс и Энгельс писали свой манифест, они выделили буржуазию и пролетариат как два противоборствующих класса в обществе. Буржуазия была господствующим классом, живущим за счет всего остального общества. В свою очередь, пролетариат являлся классом с революционным потенциалом. Выделение этих двух классов, разумеется, основывалось на марксистском анализе общества. Это был анализ промышленного капитализма.