Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

«Черный август» не раз уже привлекал внимание исследователей и публицистов[142]

. Московская ордынщина посчитала, что двух литературных журналов для опального и всегда находившегося под подозрением Ленинграда слишком много, — и одного вполне довольно. Между прочим, в самом начале века в Петербурге одновременно выходило свыше десятка «толстых» литературных журналов, не говоря уже о массе иллюстрированных еженедельников. Постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», принятое 14 августа, вместе с докладом Жданова, положило начало новой эпохи оледенения… Власть дала ясно понять, что она не потерпит никаких «идеологических шатаний»; затем был развязан жесточайший террор в отношении литературы и искусства. Нужно было дать «урок» творческой интеллигенции, почувствовавшей некоторое ослабление идеологической узды во время войны и в первый послевоенный год. Многие писатели разделяли иллюзию тех лет, надеясь на смягчение тоталитарного режима: «после войны всё будет по-другому…»

К семилетию 1946–1953 гг. вполне и даже в еще большей степени применимы слова А. И. Герцена, называвшего так называемое «мрачное семилетие» (или «эпоху цензурного террора») 1848–1855 гг. «моровой полосой в истории России». В отчете Отдела агитации и пропаганды Смольного за 1946 г. «с удовлетворением» отмечалось: «В свете решений ЦК ВКП(б) была пересмотрена деятельность Союза писателей, его секций. Ленинградские писатели единодушно осудили порочную практику редакций журналов “Звезда” и “Ленинград”, приведшую к аполитичности, к проникновению на страницы этих журналов пошлых и враждебных советской идеологии произведений. Из членов Ленинградской писательской организации были исключены пошляки Зощенко и Ахматова <…> Коммунисты Ленинграда правильно оценили постановление ЦК, понимая, что значение этого документа выходит за пределы литературы. Собрания показали, что писатели Зощенко и Ахматова и ранее вызывали справедливое негодование многих коммунистов, что никакой опоры в массах эти несоветские писатели не имели <…> Вредное влияние Зощенко и Ахматовой успешно преодолевается, и идеологически чуждые и ошибочные произведения на страницах “Звезды” больше не появляются»[143]

.

Еще бы… Каждая страничка журнала просматривалась буквально на просвет. Для него были выработаны особые условия прохождения в цензурных и партийных инстанциях. Не доверяя «ленинградским товарищам», допустившим такой «идеологический провал», в главные редакторы «Звезды» определен был А. М. Еголин, ортодоксальный критик и литературовед, занимавший высокий пост заместителя начальника Управления пропаганды и агитации ЦК. Ему ведь «и карты в руки»: именно он, вместе со своим непосредственным начальником, «выдающимся советским философом», академиком Г. Ф. Александровым, готовил материалы к постановлению ЦК и докладу Жданова. Сам Еголин в Ленинград приезжал очень редко; все материалы и верстки журналов доставлялись ему в Москву «спенпочтой». Таким образом, журнал проходил как минимум тройную цензуру: Ленгорлита, Обкома и ЦК партии. Справившись с поставленной задачей, окрасив «Звезду» в единственный разрешенный цвет — серый (впрочем, и другие журналы не отличались тогда разнообразием оттенков), Еголин через год передал бразды правления журналом критику В. П. Друзину; с 1957 г. пост главного редактора в течение 30 лет занимал прозаик Г. К. Холопов.

«Звезда», надо сказать, издавна, буквально с момента своего возникновения в 1924 г., постоянно вызывала неудовольствие властей и следовавшие затем строжайшие цензурные санкции — еще в 20—30-е годы[144]

. Менее известна цензурная судьба журнала в «послеавгустовскую» эпоху.

Несмотря на суровые превентивные меры, журнал даже в страшное семилетие (1946–1953) умудрялся допускать отдельные «просчеты»: предугадать все извивы политики и идеологии редакция все же не могла… В ту пору вожди и герои, еще вчера прославляемые в печати, могли быть по указанию сверху, буквально на следующий день, объявлены «несуществующими». Так случилось, в частности, с А. А. Кузнецовым и П. С. Попковым, руководителями города в период блокады, осужденными и расстрелянными в 1950 г. по инспирированному «ленинградскому делу»[145]. В связи с упоминанием их имен изъятию подверглись два номера журнала за 1947–1948 гг. (подробнее об этой истории см. раздел «Блокадная тема в цензурной блокаде»).