Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Устойчивую и постоянную идиосинкразию вызывало имя Ахматовой, о чем не раз уже говорилось в нашей книге (см. Указатель имен); существует и ряд исследований, специально посвященных этой теме[225]. Как известно, на имя Ахматовой с тех пор, как в 1922 г. в Петрограде вышел ее сборник «Белая стая», было наложено вето. Переиздать его через год удалось только за рубежом, в Берлине, украсив суперобложку известным портретом работы Натана Альтмана. Кооперативное издательство «Петроград» попробовало было выпустить в 1926 г. двухтомное «Собрание стихотворений», но безуспешно: уже набранная верстка подверглась запрету. Сборник «Из шести книг», неожиданно вышедший после восемнадцатилетнего замалчивания Ахматовой, сразу же вызвал ряд репрессивных мер: «Вдруг случилось невероятное: было свыше разрешено издать том избранных ее стихотворений. Прошло всего полгода после выхода книги, как появление ее было признано ошибкой, книга была негласно изъята из продажи и библиотек… Анне Ахматовой более идет быть задушенной цензурой, чем преуспевающей» — заметил Р. В. Иванов-Разумник

[226]. На имя Жданова 15 сентября 1940 г. поступил запрос-донос управляющего делами ЦК ВКП(б) Д. В. Крупина, в котором, в частности говорилось: «Два источника рождают стихотворный сор Ахматовой, и им посвящена ее “поэзия”: бог и “свободная любовь”, а “художественные” образы для этого заимствуются из церковной литературы. Необходимо изъять из распространения стихотворения Ахматовой». Жданов приказал разобраться с этим делом: «Как этот ахматовский “блуд с молитвой во славу божию” мог появиться в свет? Какова также позиция Главлита? Выясните и внесите предложения»[227]

.

Говоря о том времени, Н. Я. Мандельштам пишет: «…пострадали люди и книга Ахматовой, которая пошла под нож. Из всего тиража, уже сложенного в пачки, уцелело несколько экземпляров, украденных рабочими. Можно считать, что книга вышла в количестве двадцати экземпляров. Мы живем в стране неслыханно больших и неслыханно малых тиражей»[228]. В данном случае — это преувеличение. Несмотря на то, что постановлением ЦК велено было «книгу стихов Ахматовой изъять», большая часть ее тиража все-таки успела попасть в продажу и моментально была раскуплена.

Гораздо драматичнее сложилась судьба двух книг Ахматовой, вышедших в июле, как раз накануне августовского постановления ЦК 1946 г. Тиражи этих книг успели почти полностью уничтожить: остались буквально считанные экземпляры. Повелевалось также приостановить производство и распространение двух книг Ахматовой, готовившихся к изданию в этом же году («Стихотворения» и «Избранные стихи»). Заодно велено «выкорчевать ахматовщину», в связи с чем, как уже говорилось ранее, в декабре 1946 г. уничтожен набор уже сверстанного сборника стихотворений Всеволода Рождественского.

После 1946 г. наступила 12-летняя пора гробовой тишины. Начиная с 1958 г. книги Ахматовой время от времени появляются, но в крайне усеченном виде. Камнем преткновения остаются «Реквием», полный текст «Поэмы без героя» и другие произведения. Даже в «Стихотворениях и поэмах», вышедших в Большой серии «Библиотеки поэта» в 1977 г. и подготовленных академиком В. М. Жирмунским, литературное наследие поэтессы представлена далеко не в полном виде. О постоянных «издательских подлейших мошенствах» Ахматова неоднократно рассказывала Лидия Чуковская. В «Беге времени» 1965 г. редакторы заставили убрать обращенные к ней строки Иосифа Бродского, поставленные в качестве эпиграфа к стихотворению 1962 г. «Последняя роза» («…вы напишете о нас наискосок»). Вместо «Памяти Бориса Пастернака» они же предложили озаглавить «Смерть поэта». Ахматова согласилась — потому, быть может, что такое название, начиная со стихотворения Лермонтова, как нельзя лучше передавало смысл трагедии, приключившейся с затравленным поэтом после 1958 г. «Но уже без спросу, — рассказывала Ахматова, — негодяи подменили даты: вместо 1960-го под “Смертью поэта” в надежде на беспамятство читателей поставлено “1957”, и под стихотворением “И снова осень валит Тамерланом” не 47-й, а тоже 57-й». Л. Чуковская так комментирует эти редакторские «мошенства»: «Сняли строку Бродского — понятно: его имя запрещено цензурой. Поставили под стихами “Смерть поэта” не 60-й, а другой год — тоже понятно: мало ли какой поэт умер в 1957-м году! В чем была задача злоумышленников, подменявших дату под последним стихотворением, не совсем понимаю. Просто, чтобы подальше от 46-го?»[229]

.

Словобоязнь, столь характерная для логократического режима, заставила редакцию журнала «Москва» в 1959 г. даже снять название стихотворения «Август», заменив его «Сном», в котором есть такие строчки: «О август мой, как мог ты весть такую / Мне в годовщину страшную отдать!» По мнению Л. Чуковской, «названия они испугались, потому что постановление 46-го года было в августе»[230]. Но, судя по контексту, в стихотворении все-таки скорее речь шла о другом августе — 1921 года, когда был расстрелян Гумилев.