Как я отыскал Ливингстона

Шамба Гонера значит «поле Гонеры». Гонера — зажиточная индейская вдова, дружелюбно расположенная к вазунгу (белым). Она вывозит много сукон, бус и проволоки во внутрь страны, и взамен их привозит много слоновой кости. Дом ее построен по образцу городских домов, т. е. с длинною покатою крышею, с выступающими навесами, дающими прохладную тень, под которою любят отдыхать пагасисы. К востоку и к югу от дома тянутся обработанные поля, снабжающие Багамойо зерновым хлебом восточной Африки — матамою; влево сеется маис и мухого — корень в виде яма, беловатого цвета, называемый иными маниоком; его высушивают и делают из него лепешки, похожия на солдатские сухари. К северу, сейчас за домом, извивается черная рытвина, вроде извилистой канавы, где в более глубоких местах везде держится вода — тинистый притон любителей болот и камышей — «кебоко» или гиппопотамов. Ее берега, густо поросшие низкою вееровидною пальмою, высокими камышами, акациями и тигровою травою, служат убежищем множеству водных птиц, пеликанов и т. д. Пройдя несколько на северо-восток, она сливается с Кингани, которая в четырех милях от дома Гонеры поворачивает на восток и впадает в море. К западу, пройдя милю по обработанным полям, начинаются древния береговые линии, в виде продолговатых параллельных волн, густо поросших лесными травами и болотными камышами. На гребнях этих валов цветут: черное дерево, калябиш и манго.

— Софари, софари лео! Пакиа, Пакиа! В поход, в поход сегодня! Поднимайтесь, поднимайтесь! — раздался звонкий голос кирангоци, которому вторил голос моего мажор-дома, слуги, главного помощника и моей правой руки, арабского мальчика Селима — утром четвертого дня, когда было окончательно назначено выступление. Подгоняя людей и энергично помогая складывать палатки, я мысленно рассуждал, что если мои передовые караваны очистят мне дорогу, то раньше исхода третьего месяца мы достигнем Унианиембэ. В 6 часов утра наш ранний завтрак был кончен, и ослы и пагасисы уже дефилировали из Шамба Гонера. Даже в этот ранний час и даже в этой деревушке уже собралась целая коллекция любопытных туземцев, которым мы искренно сказали перед отъездом «луахари!». Мой пегий конь оказался неоцененным для квартирмейстера обоза; ибо такового изображал я сам. Я мог оставаться на привале, покуда не тронется последний осел, и после нескольких минут галопа я мог уже быть во главе каравана, представляя Шау подгонять отсталых.

Дорога была не более как тропинка, которая вела по местности, хотя и песчаной, но необычайно плодородной; хлеб и другие растения давали здесь урожай сам-сот — хотя посев и посадка производидись самым неостроумнымь образом. На полях небрежно работали мужчины и женщины в самых скудных костюмах, перед которыми костюмы Адама и Евы, с их убранством из фигового листа, оказались бы парадною формою. Их нисколько не смущали пожирающие взгляды людей, которым, конечно, казались странными существа, живущие без всякой одежды; они также, по-видимому, не понимали, почему на их необычайное любопытство можно было отвечать более чем простым интересом. Они оставляли работу, когда мимо их проходили вазунгу — эти чудовища в шапках для защиты от солнца, в белых фланелевых одеждах, в высокихь сапогах. Если бы вазунгу пожелали изучать основания анатомии и физиологии, им бы представилось обширное поле для наблюдения! Мы проходили мимо них с серьезными лицами, и они смеялись и кривлялись, показывая пальцами на все, что им казалось странных и удивительным.

Через полчаса мы оставили долину матама и поля с тыквами, огурцами и маньоком и, пройдя по топи, поросшей камышем, очутились в лесу из черного дерева и тыквы. В чаще его водилось множество зверей, а ночью сюда заходил и гипопотам с Кингани, привлекаемый вкусной травой. Еще через час мы выбрались из лесов, и перед нами открылась широкая долина Кингани; картина, представившаяся теперь моим глазам, совсем не походила на то, что рисовало мне мое причудливое воображение, и я почувствовал себя успокоенным после такого приятного разочарования. Это была долина, простиравшаяся на четыре мили от востока к западу и почти на восемь миль от севера к югу; ее богатая почва была покрыта дикорастущими травами и густыми лесами, затемнявшими со всех сторон горизонт; в цивилизованной стране ее превратили бы в очень ценное пастбище для скота.