Как я вернулся в отчий дом и встретил сингулярность

– Я думаю мы переступили черту. Как думаешь, в каком возрасте это происходит? Когда люди начинают понимать, что они зажрались? И почему? Почему так происходит? – спрашивала она как бы сама себя, облизывая крохотную десертную ложку. Дворовой вывел громкость до максимума, пытаясь, стоя на коленях перед телевизором, не только уловить, но и цепко сжать, а затем разобрать каждое слово этой женщины на слоги и буквы. Они мягко проникали внутрь него, действуя одурманивающе. Он трогал ее ноги, а те распадались на пиксели под его мозолистыми пальцами. Она всё говорила и говорила, время от времени ехидно смотря куда-то в сторону. Она рассказывала изредка мельтешащей там тени о своих сокровенных желаниях. Говорила, что фантазировала об изнасиловании. О том, как ей овладевает какой-нибудь налетчик или грабитель. Говорила, что не прочь провернуть это втроём; что нередко представляла, как участвует в оргии чуть ли не с половиной мужчин, работающих у неё в подчинении. Молодые, старые, сильные и плюгавые слюнтяи, все они устилали пол огромного холла, в центре которого лежала она, извиваясь в блаженстве и изливаясь своими женскими соками. Она всё это говорила. А слева на неё смотрел лик Девы Марии, державшей на руках младенца. Металлическая статуэтка, стоявшая на прикроватной тумбе, нервировала Дворового, заставляя отводить глаза каждый раз, когда взгляд его случайно падал на это миниатюрное, но по виду весьма увесистое изваяние.

Потом Софья Васильевна встала, сверкнув своими крохотными зелёными трусиками, и исчезла из кадра. Её таинственный спутник так и не показал своего лица и не обронил ни единого слова, которое могло бы пролить хоть немного света на его персону. Квартира эта долгое время пустовала: бывший её хозяин отбывал очередное своё наказание то ли за кражу, то ли за разбой. Может, и за всё сразу. Жора вообще не был особо силён в уголовных вопросах, считая, что законодательство в этой стране сильно осложнено и даже как-то головоломно. Он прождал ещё с полчаса, но в комнате, к тому моменту уже утопавшей в ночной темноте, никто так и не объявился.

Было за полночь. Дерьмовое время для сна. Тем более, что никакой «Discovery Channel» колыбельную в нынешних обстоятельствах не споёт. Никто не прикрикнет с экрана озлобленно, отстаивая национальную идею. Никто не предложит собрать буквы в единую цепочку. Но ничего этого уже и не надо было. Собственное Жорино воображение теперь было способно рисовать картины куда более захватывающие, чем всё то, что транслировал ему прежде телевизор. Повинуясь им, Дворовой удобно разместился на своём любимом диване, обхватил двумя руками член, и принялся воплощать в свою воображаемую жизнь все те ненароком подслушанные фантазии своей досточтимой распорядительницы.

Кончив дело, Жора с растекающимся по телу блаженством и счастьем на лице лежал и смотрел в потолок, покрытый петляющими сумрачными узорами. Он всё пытался распознать в них какую-то подсказку, точно мальчишка, предвкушающий большой праздник с гостями, конфетами, воздушными шарами и неожиданными сюрпризами, и от возбуждения этого не способный заснуть.

Все свои великие подарки судьба даёт человеку только тогда, когда готовится что-то у него отнять. Это происходит, потому что так совершается справедливый, по её мнению, обмен. Судьба – она женщина, а значит женские свои надобности, ей должно удовлетворять в порядке первой очередности и несмотря ни на какие обстоятельства. И надобности эти, само собой, возникают точно землетрясение, которое никак нельзя предсказать даже в век, когда ученые засунули свои телескопы внутрь солнца. Знания, стало быть, и прогнозы все эти – вещи, по сути, бесполезные, думал Дворовой, ощущая медленное своё пропадание в зоне слепого ночного беспамятства. И в этом своём забвенье мужчина уже приготовился было вскинуть руки в молитве, которой его еще бабка учила, но посланные к мышцам нервные сигналы рассеялись, будто свет, проходящий через грозовое облако, и тогда стало совсем темно.

«Отче наш. Иже еси на небесех!»