– Нет, они идут. Но ни одни часы, даже те виды атомных часов, которые используются в научных лабораториях, не показывают абсолютно верное время. Мои наручные часы, возможно, довольно точны, но будут отставать на несколько секунд. Часы в ЦЕРН могут быть неверны на одну или две наносекунды. Поэтому нет, я не знаю
–
– Или, когда мужчина спрашивает меня, я отвечаю: «Почти двенадцать дня». Но это тоже бесполезно, потому что настолько туманно, что он мог или пропустить, или не пропустить свой автобус. В такой ситуации есть правильный ответ, и он не самый точный («Я не знаю»), и не самый конкретный («11 часов 54 минуты и 17,21345621 секунды»), и определенно не самый туманный («Почти двенадцать дня»), а ответ с должной степенью точности («Уже почти без пяти двенадцать»).
Такая точка зрения, согласно которой истина в некоторых случаях зависит от контекста, немного напоминает прагматизм в том смысле, что истинность связана с полезностью. Но она также признает: существует реальное время, которое реально не потому, что делает меня счастливым, а в силу определенных объективных фактов, касающихся нашего мира.
Существуют другие ситуации, в которых расплывчатость более ощутима, когда до истины по-настоящему трудно добраться. Часто это связано с природой языка. Язык, вероятно, возник в процессе эволюции как практический инструмент для достижения определенных целей, позволив нашим предкам лучше координировать охоту, помогая обеспечивать социальные связи между индивидуумами; возможно, помогая отдельным личностям взять верх над другими в состязании за брачных партнеров и еду. Но вскоре язык стал использоваться для других целей.
Язык определенно обладает некой способностью выражать реальное состояние мира («Тигр! Бежим!»), но бывают случаи, когда он представляет собой грубый и неадекватный инструмент. Например, вас спрашивают, что вы чувствуете из-за чего-нибудь. Это связано с превращением странных биологических и психологических процессов в слова, что может оказаться невозможным, даже если вы невероятно красноречивы и стараетесь быть искренним.
–
– Возможно, не надо быть семи пядей во лбу, но язык более мудреная, странная и неуловимая вещь, чем ты думаешь. Мы обычно представляем язык упрощенно: слова непосредственно, без проблем связаны с объектами окружающего мира. Слово «автобус», как перст, указывает на этот большой красный объект с четырьмя колесами, полный пассажиров. При таком подходе язык равнозначен своего рода картине мира, и чем больше картина похожа на мир, как гиперреалистичный портрет, сгенерированный на компьютере, тем ближе мы подходим к истине.
Людвиг Витгенштейн (1889–1951), с которым мы уже встречались, разработал более сложный вариант теории в «Логико-философском трактате» (1921). «Трактат» немного похож на «Этику» Спинозы тем, что он состоит из пронумерованных параграфов, собранных в разделы квазиматематическим способом. Каждый раздел начинается со смелого утверждения, которое так же, как и суждения Спинозы и аксиомы Евклида, предполагается самоочевидным. Каждое утверждение затем иллюстрируется и подробно излагается в пронумерованных подпараграфах. Итак, «Трактат» начинается:
1. Мир есть все, что происходит.
1.1. Мир – целокупность фактов, а не предметов[35]
.Реальность состоит из ряда фактов, или состояния дел. Задача языка – прямо изобразить эти факты. Представь дорожную аварию. Тебе нужно описать, что произошло. Тебе дают маленькие модели машин, дорог и зданий.
–
– И автобуса. Каждая модель символизирует объект окружающего мира. Ты точно воссоздаешь аварию, используя модели, тщательно помещая игрушечную машинку и автобус на правильное место. «Истинность» модели зависит от того, насколько точно она соответствует фактам окружающего мира, тому, как это случилось.
А теперь замени модели словами и предложениями. Именно так работает язык, изображая картину миру. Вместо использования моделей я могу сказать: «