Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки

Знание о том, что английское threat происходит от ðreatt, восхитительно и, возможно, проливает свет на англосаксонское общество, но ничего не говорит нам о том, как слово используется в наши дни. Если я предупреждаю тебя на английском языке «threat of a snake» («об угрозе змей») в траве, тебе необходимо знать, что это означает «опасность», а не «толпа».

– Я бы справился со змеей. По сути, это всего лишь сосиска с языком, насколько я могу судить.

– Основная единица структурной лингвистики – знак. Знак состоит из двух элементов: материальной части, которая может быть знаком на бумаге или звуком в устном языке, и ментальной части, идеи, с которой соотносится физическая часть. Материальная часть называется «означающее», а ментальная часть – «означаемое». Две эти стороны объединены в знаке. Слово «СОБАКА» – это знак, состоящий из букв С-О-Б-А-К-А и идеи собаки. Ты остановился на красный свет светофора. Красный – это означающее, означаемое – «СТОП»; все вместе – это знак. Ты гавкаешь. Лай – означающее, а означаемое – это…

– Дай мне колбасу!

– Я даю тебе колбасу. Колбаса – это означающее, а означаемое – «я люблю тебя».

– Это хорошо. А где эта колбаса, кстати?

– Это только иллюстрация, пока. Знаки не работают сами по себе, а функционируют вместе в языке, их значение всегда определяется их отношением к другим знакам. Красный означает «стоп» только по отношению к зеленому («иди») и желтому («жди»).

Взаимосвязь между означающим и означаемым обычно произвольна: английское слово dog и французское слово

chien относятся к одной и той же идее; и если мы все придем к соглашению, мы можем использовать любой звук или письменную закорючку для обозначения собаки. Такая произвольная связь между означающим и означаемым подразумевает, что со временем значения склонны исчезать и меняться непредсказуемым образом, что добавляет элемент нестабильности в систему значений.

Исследование знаков называется семиотикой, или семиологией, и она остается плодотворным и интересным способом изучения человеческой культуры. Мне на самом деле нравится подход к рассмотрению знаков, разработанный прагматиком Чарлзом Сандерсом Пирсом (1839–1914). Пирс описал три типа знаков – иконы, индексы и собственно знаки, или символы, – которые определяются различными взаимоотношениями между означающим и означаемым. В случае икон взаимосвязь определяется сходством между этими двумя элементами. Твоя фотография, Монти, – это икона. Так же как и чей-то портрет, или рисунок дерева, или звукоподражания, например «бац» или «хрусть». В случае индексов отношения менее отчетливы, но по-прежнему существует физическая взаимосвязь: краска смущения будет знаком-индексом волнения, а черное облако – знаком-индексом надвигающейся грозы. Третий тип знаков – собственно знаки, или символы, в которых связь абсолютно условна, как в большинстве разговорных и письменных языков. Довольно забавно бродить, мысленно относя различные типы знаков к правильной категории. Вскоре ты начинаешь видеть все в окружающем мире, как что-то означающее: машины как индекс богатства, тонкие различия, указываемые иконами на дверях туалетов…

– Чудак.

– Все люди разные. По мнению Витгенштейна, структура мира навязывает структуру языка: состояние дел в окружающем мире требует слова или фразы для их описания. В структурной лингвистике взаимоотношения обратные или, по меньшей мере, значительно сложнее. Язык определяет, как мы видим и понимаем мир. Точно так же, как означающие – термины, которые мы используем для идей, – являются произвольными, так и срез мира, который получается при использовании языка, является произвольным или, скорее, чем-то, субъективно отличающимся в зависимости от культуры, а не объективным фактом.

Шутливый пример приводится в эссе Борхеса «Аналитический язык Джона Уилкинса» (1952). Борхес упоминает об «одной китайской энциклопедии под названием “Небесная империя благодетельных знаний”», в которой написано, что животные делятся на разные причудливые категории: например, на «принадлежащих Императору», «набальзамированных», «бегающих как сумасшедшие», «разбивших цветочную вазу» и «похожих издали на мух»[37].

– Мне это нравится. Забавно.

– Дело в том, что вместо применения нашей системы классификации животных, основанной на морфологическом сходстве и общей эволюционной истории, здесь критерии категоризации имеют отношение к пользе, или прихоти.