Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки

Несмотря на то что распределение по таблицам кажется более сложным способом организации фактов, все еще не ясно, каким образом это помогает преодолеть проблему, связанную с тем, как из данных появляется теория. В обоих случаях – при простом перечислении и бэконовской индукции – по одну сторону у нас находится некая информация, а по другую – общая теория, и ничто не объясняет, как логически перейти от одного к другому. Просто предполагается, что, поскольку вы обладаете необходимыми фактами, рассортированными в соответствии с правильными категориями, на их основе может быть построена «правильная» теория.

– Э-э, минуточку. Можно отмотать назад? Разве этот… как его… Юм не доказал, что индукции не существует? Я думаю о той индейке…

– Молодец, Монти! Что Юм на самом деле сделал – показал, что логики индукции не существует. Множество примеров, когда за явлением A следует явление Б, не могут доказать, что Б всегда следует за A. Но Юм никогда не оспаривал тот факт, что мы используем индукцию. Скорее нам нужно рассматривать ее истины не как необходимые, а как возможные: однажды индейке отрубят голову, а возможно, однажды не взойдет солнце.

Еще одна проблема с почти всеми видами индукции заключается в том, что они связаны с несколько наивным взглядом на то, что считать фактом. Просто предполагается, что эмпирические данные абсолютно достоверны, что процесс сбора данных является объективным и не подвержен влиянию внешних факторов. Мы уже видели во время предыдущих прогулок, что эмпирические данные не так просты. Наблюдения, которые считаются необработанным материалом для индукции, уже пронизаны теоретическим рассмотрением, подобным хрящу в плохом стейке. При сборе информации ученые никогда не коллекционируют факты просто случайно. Они ищут в конкретном месте, конкретным образом, и на выбор места и метода, а также на то, какие данные считать фактами, влияют знания, уже имеющиеся у ученого.

Например, планету Нептун открыли, только когда астрономы в начале XIX века обратили внимание на отклонения положения орбиты Урана, которые, по их предсказаниям, должны были быть связаны с влиянием другой планеты. Точный характер пертурбаций…

– Пертурбаций? Правда?

– Справедливое замечание… колебаний положения орбиты Урана указал, в какой части неба вести наблюдения, и была открыта восьмая планета. В данном случае существующая ньютоновская теория движения планет служила контекстом как для «видимости» неправильного поведения Урана, так и для определения области ночного неба, в которой нужно искать. Поэтому в данном случае теория предшествовала наблюдениям и служила не только руководством для них, но и придавала им смысл, которого, в противном случае, они не имели бы. На самом деле за два столетия до этого Нептун впервые наблюдал Галилей, но ошибочно принял его за звезду, поскольку он не обладал теоретическим аппаратом для правильной интерпретации своих наблюдений.

Самого Галилея часто приводят в качестве примера идеального индуктивиста, постепенно накапливавшего экспериментальные данные и результаты наблюдений, которые он использовал для разработки и поддержки своих теорий механики и космологии. Однако Галилей применял к своим наблюдениям полностью разработанную теорию о том, что считать знанием. Он описывает свой метод в сочинении «Пробирных дел мастер» (1623), отвергая подход Аристотеля и схоластов, которые почитали традиции и религию, и замещая его таким, в соответствии с которым секреты Вселенной должны быть раскрыты с помощью математики, включая геометрию. Вселенная «написана… на языке математики, и знаки ее – треугольники, круги и другие геометрические фигуры, без которых человек не смог бы понять в ней ни единого слова; без них он был бы обречен блуждать в потемках по лабиринту»[38]

.

– А разве это не правильно? Вся наука связана с цифрами, так ведь?

– Конечно, но дело в том, что Галилей утверждает, будто без предварительного знания геометрических фигур мир явлений представляет собой рассказ дурака, полный звуков и неистовства, которые ничего не значат. И хотя Галилею удалось оторваться от представлений Аристотеля, он оказался под влиянием Платона и Пифагора. И такой платонизм еще более очевиден во взглядах Иоганна Кеплера (1571–1630). Кеплер, в итоге усовершенствовавший систему Коперника путем замены круговых орбит эллипсами, был убежден, что ключом к Вселенной являются пять правильных многогранников – куб, тетраэдр, октаэдр, икосаэдр и додекаэдр, – которые, по его мнению, определяют как число планет, так и соотношение их орбит. Точно так же, как и Платон, Кеплер был убежден, что Вселенная была создана Богом в соответствии с общим геометрическим замыслом, и всю свою жизнь пытался вписать наблюдаемые явления в схему (на самом деле совершенно неверную).