Как птички-свиристели

Приехав в Англию ни с чем, семейство Саньи активно запасалось всем подряд. Задолго до переезда на Лейдисмит-роуд они набили квартирку, находящуюся в собственности муниципалитета, фольгой, веревочками, старыми газетами, картоном. Каждая пустая баночка из-под джема промывалась, высушивалась и убиралась на полку в ожидании того дня, когда банки от джема станут на вес золота. В 1959 году, после того как отец Тома, бывший учитель математики из Будапешта, получил работу в бухгалтерии «Раунтриз», кондитерской фабрики, и Гарольд Макмиллан [87]со своим лозунгом «Так хорошо вам еще никогда не было» победил на выборах, Дженвей (теперь их фамилия звучала так) приобрели собственный дом под двадцатипятилетний залог.

И впервые прозвучали скорбные слова «Нащ Дольг». В возрасте семи лет услышал Том имя гневного и сурового бога, явившегося, дабы с неусыпной бдительностью царить над семьей Дженвеев. Нащ Дольг отвечал на все важные вопросы: почему мы не можем купить машину? Почему не можем поехать на берег моря? Почему я должен ходить в школу в старых брюках? Преданное служение богу по имени Нащ Дольг не отдало Дженвеям во владение узкий, с каменной штукатуркой и фонарями на фасаде пыльный и грязный замок, соединенный с соседним строением общей стеной, а лишь обеспечило условное проживание в нем, на Лейдисмит-роуд. Во всех жилищах, подобных этому, царила бедность; зимой камины, топившиеся углем, никак не могли нагреть гостиные, скрытые за одинаковыми аккуратными занавесочками. Но зато в сильные туманы, какие иногда еще опускались на предместья Лондона, не нашлось бы места лучше Лейдисмит-роуд: тогда уютно освещенные домики превращались в настоящие убежища от мглы, пропитанной фабричным дымом.

Однако дом № 127 отличался от остальных, убожество его было иного рода. Он представлял собой — как уже будучи подростком догадался Том — уголок Восточной Европы, затерявшийся в пригородных районах Эссекса. Попадая туда через парадный вход, человек будто миновал суровых таможенников и по запаху вареной капусты в коридоре понимал, что находится на пороге новой экономической системы, новой философии и политической жизни. Саньи бежали от коммунизма, однако их обиталище сверхъестественным образом напоминало какой-то обветшалый спутник советского режима. Кучи ценного хлама, штопаная-перештопанная одежда, боязнь тратить деньги — а вдруг нагрянет неведомая катастрофа, — все это очень отдалило Саньи от соседей-англичан, которые по-разному именовали новых жильцов: то венграми, то русскими, то чехами, то поляками, то румынами. Одно знали точно: их дом как был, так и остался по другую сторону Железного Занавеса.

В то же время Саньи сделались неплохими в своем роде капиталистами. Умерший в 1997 году отец Тома оставил более миллиона фунтов, в том числе кредит в 100 000 фунтов на обучение Финна и 50 000 — Тому, который должен был стать окончательным наследником имущества Дженвеев при условии, что его смерть не наступит раньше смерти матери. В противном случае все отходило к Финну. Необходимость распоряжаться такой уймой денег внушала Каталин постоянный ужас; можно подумать, она запросто могла спустить несколько миллионов фунтов и из последних сил сдерживала себя. Том представлял, как мать, воспользовавшись кредитной картой, опустошает магазин «Хэрродз», и эта неправдоподобная картина почему-то радовала его. Когда Том предположил: не поразвлечься ли ей, отправившись в круиз по Средиземному морю, она была потрясена. «Я? Окончательно с ума сойти? Тамаш!»

Дом на Лейдисмит-роуд продали за 278 000 фунтов, а квартира в Ромфорде стоила 162 500. Том вместе с матерью произвел подсчеты, напирая на то, что двухнедельный круиз вряд ли обойдется дороже 4000 фунтов или около того. «Нет, не могу. Мне будьет думать — я так транжирью».

И вот Каталин тратила свое состояние на вареную треску в белом соусе, на приобретение проездных, полагавшихся людям пожилого возраста, а еще каждую неделю покупала бутылку ликера «Харвейз Бристол», ставшего ее единственной данью красивой жизни.

Том с пижамой Финна в руках стоял в гостиной и прямо перед собой видел мать в цветастом халате, посреди гостиной дома на Лейдисмит-роуд. 1962 год. Растрепанные черные волосы Каталин Дженвей убраны наверх, контур губ чуть намечен помадой, так что они изогнуты наподобие купидонова лука. Тогда ей было года тридцать четыре, на двенадцать лет меньше, чем Тому сейчас, но быстро появляющаяся в минуты тревог сеточка морщинок у глаз и сдвинутые брови преждевременно старили ее. Коричневый резиновый шланг пылесоса змеиными кольцами свернулся у ног женщины, и все же следы уборки в доме едва были заметны.

Пристыженный, Том тоже вытащил из-под лестницы пылесос и пошел с ним по пустым комнатам, пытаясь всосать мрак и запустение собственного жилища. Просовывая специальную насадку как можно дальше под изодранный кошкой диван, Том с трудом понимал, где же он: в Илфорде или в Сиэтле.