Как сделан «Нос». Стилистический и критический комментарий к повести Н. В. Гоголя

Несомненно, Гоголь сознавал, что устойчивые выражения нельзя дробить на части, что их компоненты не подлежат замене и должны располагаться в определенном порядке, что они имеют переносное, а не прямое значение. Разрушает целостность идиом и изменяет их синтаксические функции не Гоголь, а рассказчик – маска, созданная Гоголем для ведения повествования в «Носе». Эта искусственно сконструированная «языковая маска» определяет особую нарративную позицию автора. Рассказчик высказывается в серьезном тоне, но за этой маской ощущается гоголевская ирония и риторическая стратегия.

* * *

Языковая игра в «Носе» свидетельствует о том, что мы имеем дело с особой формой сказа – в литературный текст вводится живая устная речь, и все повествование ориентировано на индивидуальную речевую манеру

Определение «сказ» к «Носу» применялось, но чрезвычайно редко[10]

. Теоретические исследования сказа предпринимались литературоведами формальной школы Б. М. Эйхенбаумом и Ю. Н. Тыняновым, близким к формалистам В. В. Виноградовым, а также М. М. Бахтиным. Хотя эти исследователи подробно писали о Гоголе, ни один из них не рассматривал присутствие сказа в «Носе». Напомним основные положения их работ.

В «Иллюзии сказа» (1918) Эйхенбаум определяет главную характеристику сказа как ориентацию повествования на устную речь и разговорную выразительность. Посредством этой литературной техники слово вводится в литературное произведение как «живая, подвижная деятельность, образуемая голосом, артикуляцией, интонацией, к которым присоединяются еще жесты и мимика» [Эйхенбаум 1924а: 152]. В новаторской статье «Как сделана „Шинель“ Гоголя» (1919) Эйхенбаум развивает идею о том, что «композиция новеллы в значительной степени зависит от того, какую роль в ее сложении играет личный тон автора, т. е. является ли этот тон началом организующим, создавая более или менее иллюзию сказа,

или служит только формальной связью между событиями и потому занимает положение служебное», что в сказе личные интонации рассказчика играют в повествовании ключевую роль, организуя композицию произведения [Эйхенбаум 19246: 172]. Различая «повествующий» сказ, в котором характерная манера повествования отражает мироощущение и характер рассказчика, и «воспроизводящий» сказ, в котором рассказчик выступает как актер и носитель языковой маски, Эйхенбаум относит гоголевскую «Шинель» ко второму типу. В статье «Литературное сегодня» (1924) Ю. Н. Тынянов дополняет предложенную Эйхенбаумом типологию сказа, различая «юмористический сказ, идущий от Лескова» и «лирический, почти стиховой» сказ, который встречается у А. М. Ремизова [Тынянов 1977а: 160].

Не признавая предложенное Эйхенбаумом определение исчерпывающим, В. В. Виноградов указывает, что ориентация на устную речь типична не только для сказа, но и для многих других жанров, таких как литературные записки, мемуары и дневники. В работе «Проблема сказа в стилистике» (1928) Виноградов предлагает иное определение сказа: «своеобразная комбинированная форма художественной речи, восприятие которой осуществляется на фоне сродных конструктивных монологических образований, бытующих в общественной практике речевых взаимодействий» [Виноградов 1980: 45].

Сходные возражения против формалистского подхода к сказу как ориентации на устную речь высказывал и М. М. Бахтин. В «Проблемах поэтики Достоевского» (1929; 1963) Бахтин проводит различие между авторской речью и чужой речью (рассказчика или персонажа). Отличительную особенность сказа он видит в слиянии двух голосов, во взаимодействии двух различных типов речи и двух различных типов сознания – автора и «другого» (рассказчика или персонажа).

Согласно Бахтину, цель сказа состоит в том, чтобы ввести голос, имеющий иную социальную окраску. Он отмечает: «Нам кажется, что в большинстве случаев сказ вводится именно ради чужого голоса, голоса социально определенного, приносящего с собой ряд точек зрения и оценок, которые именно и нужны автору. Вводится, собственно, рассказчик, рассказчик же – человек не литературный и в большинстве случаев принадлежащий к низшим социальным слоям, к народу (что как раз и важно автору), – и приносит с собою устную речь» [Бахтин 2002: 214–215].

Хотя ни один из названных исследователей не говорит о присутствии в «Носе» сказа, эта повесть содержит в себе его основные характеристики. Если в «Шинели», как отмечает Эйхенбаум, композицию организуют интонации рассказчика, то в «Носе» развитие сюжета определяет игра рассказчика с идиоматическими выражениями. По классификации Тынянова для «Носа» характерен комический тип сказа – лирические и поэтические отступления в повести отсутствуют.

«Нос» также иллюстрирует идею Виноградова о взаимодействии между разговорным и литературным языком в сказе, поскольку здесь элементы устной речи контрастируют и смешиваются с литературным языком, которым написана повесть[11]. Общие описания выдержаны в литературном стиле, как, например, фрагмент, знакомящий читателя с Ковалевым: