Мы часто оставляли замок ради военных забав и турниров. Я многое видел, в том числе и то, что люди, совершенно незнатные, обретают известность и, возможно, память о них сохранится в веках. Конечно же, я имею в виду тех, кто пером или музыкальным инструментов владеет иногда даже получше, чем иной рыцарь оружием. Что касается музыки, то если про кого верно говорят: ему медведь на ухо наступил, про меня такого сказать не мог никто; ибо во всем свете не сыщется стольких медведей, чтобы их хватило для соответствия моим дарованиям. Но вот перо... О, я нашел, что пером владею в совершенстве! Вот, послушай.
И он загудел, как в самовар, то повышая, то понижая голос:
Я на коня себя сажаю,
Из ножен меч я вынимаю,
Щитом надежно прикрываю
Трепещущую плоть свою...
Мечом врага я сильно бью!
Увы, но я не попадаю,
С коня на землю упадаю,
И, кажется, что умираю...
Но вовсе я не умираю,
Внезапно все же оживаю,
С земли себя я поднимаю,
Готовый биться с двадцатью!
А может, даже с тридцатью...
Владимир тяжело вздохнул. Ему на мгновение показалось, что нечто подобное он уже слышал. И не один раз. Может быть, не слова, но вот манера... Кто-то из знаменитых читал свои произведения на экране телевизора именно таким образом. Рифма "двадцатью" - "тридцатью" также навеяла бессмерные: "ботинки" - "полуботинки", "пальто - демисезонное пальто", "пять рублей - двадцать пять рублей"...
Однако старик-оруженосец воспринял это по-своему.
- Понимаю, - он хотел добродушно махнуть рукой, но поскольку в ней содержался все еще полный кувшин, был вынужден сначала опорожнить его, затем уже махнуть, после чего придвинуть очередное блюдо. - Не каждому дано. Талант - его ведь ни мечом, ни копьем... Но ты не огорчайся. Может быть, у тебя тоже есть какие-нибудь способности... Я ведь поначалу тоже хотел во всем превзойти своего учителя. Но теперь говорю: какое счастье, что я у него ничему не научился! Нет, не то, чтобы совсем ничему... Его благородство, его самоотвержение... Они могут служить примером для подражания. Как сейчас помню... Во время одной из жарких битв, когда у его боевого товарища сломались копье и меч, он, не мешкая ни мгновения и не задумываясь о себе, отдал ему свои, а сам был вынужден присоединиться ко мне и наблюдать за битвой со стороны. Я тогда диктовал свои записи на холме, в полутора милях от места сражения, и прекрасно все видел. Конечно, ему было тяжело, но разве мог он поступить иначе?
Или, вот, другой случай. Однажды, когда мы возвращались домой морем, на галере, и находились уже в виду берега, разразилась страшная буря. Волны превышали высотой стены нашего замка, молнии пронзали воду вблизи нашего корабля, ветер выл и стонал на все лады. Сгустилась тьма, и мы все были объяты ужасом, не говоря уже о морской болезни. Понимая, что спасти нас может только чудо и предусмотрительность, каждый из нас привязался к чему-нибудь, что могло бы удержать его на плаву. Тем, кто сидел на веслах, оказались в привилегированном положении, поскольку воспользовались старым морским законом: одно весло - в одни руки. Капитан, будучи главным, срубил себе мачту. Остальные организованно вырывали друг у друга все, что могло помочь им спастись... Ты знаешь, я так и не научился плавать. В раннем детстве родители взяли с меня слово, что я ни за что не полезу в воду, не научившись плавать, - так разве можно было его нарушить? Силой я похвастаться также не мог, а потому обреченно смотрел, как другие устроили турнир из-за бочек и скамей. Нас несло на подводные камни, корабль вот-вот должен был разлететься вдребезги, когда мой хозяин, обнаружив меня в столь бедственном положении, отдал мне то, что ему удалось отбить - мешок с шерстью. "По крайней мере, удар о камень будет тебе не страшен", - заверил он меня. Надежно прикрепив нас с мешком друг к другу, видя, что времени до начала катастрофы уже не осталось, он привязался к первому предмету, который попался ему под руку. Уже на берегу, куда нас выкинуло волнами, выяснилось, что этим предметом был якорь...
- Когда же вы обнаружили в себе талант к сочинительству? - спросил Владимир.