Как убить свою семью

Худшее в тюрьме — это не часы ожидания в камере, не еда, не меры жесткой экономии и приватизация, которые привели к тому, что некомпетентных дураков в дешевой униформе назначили ответственными за опасных преступников. Это не старые, промозглые здания, где крыс столько же, сколько в Маршалси[29]. Честно говоря, я могла бы вынести все это с надеждой, что однажды буду свободна и мне никогда не придется спать под женщиной, которая рисует сердечки вместо точек над буквой «i». Худшее в тюрьме — когда губернатор или политик принимает решение, что нам, заключенным, нужно духовно обогатиться, стать лучше, перестать быть такими грубыми и пугающими. Из этой внезапной мысли рождается план. Обычно он включает в себя какого-нибудь левого болвана (консерватор никогда не придет показывать, как лепка из глины может подавить вспышки гнева), добровольно вызвавшегося провести урок (который всегда обязателен к посещению), где нам предлагают изобразить наши чувства или тому подобную ерунду.

Они неизменно приходят только на одно занятие, а затем либо слишком перегружены, чтобы вернуться, либо чувствуют, что сделали достаточно для поддержания добродетельного образа до конца года. Если они действительно предприимчивы, то пишут статью для «Гардиан» о том, как заключенные нуждаются в уважении и образовании, будто они проработали в тюрьмах четыре года, а не часок в спокойный рабочий день.

Сегодня мы все отправились в крыло учебного класса, где целый час учились изготавливать ложки. Даже одно убийство не заслуживает такого наказания. Единственной изюминкой было то, что я впервые за долгое время получила в руки настоящий нож. Жаль только, они внимательно их пересчитывают. Келли невероятно завидует, что мне удалось попасть на занятие, и восхищается деревянной ложкой, которую я смастерила. Ей бы очень понравился сегодняшний урок, сказала она, когда мы столкнулись.

— А ложку можно подарить твоей маме на Рождество, она будет в восторге, — продолжает Келли.

Я тупо смотрю на нее, гадая, сколько времени ей потребуется, чтобы вспомнить, что моя мать мертва, но озарение так и не приходит. Поэтому вместо этого я бросаю ей ложку, прошу сделать вид, будто это ее поделка, и советую отдать ее матери. Она в восторге, и я уже не в первый раз задаюсь вопросом, что за женщина мать Келли. Чтобы радоваться корявой ложке, сделанной в тюрьме взрослой дочерью-заключенной, должны быть какие-то невероятно низкие ожидания. Эта ложка пополнит коллекцию из вышитой крестиком птицы, которую она получила на Пасху, и убогой сахарницы, сделанной из чего-то похожего на пластилин и подаренной на день рождения. Единственное отличие ложки в том, что на ней есть особые символы, похожие на иероглифы. На самом деле это инициалы каждого человека, которого я убила, хотя никто не стал бы так внимательно приглядываться. Не особенно оригинально, но я закончила строгать намного раньше других недоумков и не хотела терять время. Интересно, оценит ли их мама Келли?

Вернувшись в свою камеру, достаю бумагу и ручку из пары свернутых носков. Никакого уединения, особенно с такой сокамерницей, как у меня. Каждый здесь пытается завладеть чужим имуществом, узнать истории и использовать секреты в качестве рычага давления. Келли даже не потрудилась спрятать свой дневник — эта женщина рассказала бы вам все о своей жизни, если вы настолько глупы или настолько заскучали, что решили спросить. Как только вы зададите Келли вопрос, скорее всего, никогда больше не совершите подобную ошибку.

Я упоминала, почему она здесь? Не за убийство или воровство, как некоторые из нас. Келли была шантажисткой. Она хорошо поднаторела в том, чтобы заставлять женатых мужчин присылать ей фотографии, которые явно не слишком понравятся их женам. Она начинала с малого, с приложений для знакомств, и стала смелее, когда открыла для себя «Твиттер» и нацелилась на мужчин с более высоким статусом. Келли симпатичная, у нее большие пухлые губы — скорее всего, результат дешевого филлера, но издалека выглядят нормально, — и густые рыжие волосы. К сожалению, нехватка извилин в мозгу означала, что ее было легко найти, когда мужчина наконец набирался смелости перестать делать ей переводы и связывался с полицией. Эта дура отправляла деньги на счет своего парня и в результате получила восемнадцать месяцев. Не слишком изящное преступление, согласна, но я не испытываю сочувствия к ее жертвам. Если они настолько оторваны от реальности, что уверены в желании других лицезреть зернистую фотографию их вялого маленького дружка, они заслуживают кары.

Развернув бумагу, устраиваюсь, чтобы написать пару строк перед ужином. Я не знала, понравится ли мне возвращаться к своему прошлому, но, оказывается, вполне приятно вспомнить все это снова. Во всяком случае, записывая это, я чувствую гордость. Помню ту бурю своих юношеских эмоций и сильную потребность в наведении порядка. С тех пор я почти ничего не чувствовала по-настоящему, моя цель требовала слишком большой дисциплины.