Как вырастить здорового ребенка

И вот только усталость подстерегает… На грязных тротуарах, в темноте лифтов, на лестничных площадках, в прихожих чужих квартир. Стоит себе молча, ждет, пока я не выдержу, разозлюсь, закричу.

Сколько сил у меня для сопротивления?

* * *

Причины тащат следствия свои.Как следствие гипотез и посылок —Придет весна и обнажит слоиДерьма собачьего и пробок от бутылок.Кто хочет обрести, тот учится стучать,Кто учится – не избежит сомненья.Помилуй, Боже, участкового врача,

Сего страдальца здравоохраненья.Покуда лифт скрипит в своем пути,Как счастлива я, Господи, прости.Ведь я свободна – и остаться и уйти,И ноги промочитьи лужу обойти,И душу потерятьи душу обрести —Покуда лифт скрипит в своем пути.На лестничной площадке, в тишине,Пред скрытою в дверях чужою болью,

Я слышу, как в небесной вышинеТоржественноТвояВершится Воля.

3

Первый вызов к мальчику лет шести. Встречает бабушка, старенькая, почти глухая.

Мама и папа на работе. Бабушка протягивает записку – мама написала все, что было с мальчиком, и все, что давала ему. Смотрю ребенка, и поскольку не вижу ничего, кроме обычной простуды, внутри себя соглашаюсь с происшедшим и пишу маме ответное послание. Что сделаешь, зарабатывать надо. Мать решила сама, что ей важнее.

Выхожу на площадку, вызываю лифт. Могу сказать, что знаю все площадки на своем участке. Где написано: «Спартак – чемпион», где что еще – непечатное.

Как землю свою не любим, так и площадки лестничные не любим, и лифты. Чего здесь только нет! Очень трудно было в начале работы, пока не привыкла, – кружилась голова, мутило от грязи и запаха в подъездах.

А вот лифты как я люблю! Это друзья мои! Какова была бы моя работа без лифтов? Грязные, вонючие, обшарпанные – но ездят, ездят, великие труженики!

Как вхожу, всегда говорю ему (лифту):

– Привет, друг! Все служишь?

– Да, служу! – отвечает он мне.

– Вот спасибо! Тогда – поехали.

За два года работы застряла в лифте только один раз, и то была вызволена достаточно быстро. Это они мне отвечают любовью на любовь.

4

Второй вызов к ребенку взрослому, но ему явно очень плохо. С порога вижу, что плохо. Глотать не может совсем, слюна течет на платок. От температуры губы сухие, глаза ввалились. «Ребенок» на первом курсе университета, не хотел пропускать занятия. С трудом разжимаю ему рот, призвав и к его совести, и к выдержке, и к терпению.

Диагноз-то в принципе ясен, но надо посмотреть. Конечно, это перитонзиллярный абсцесс. Надо вскрывать, и чем раньше, тем лучше. Пишу направление, вызываю «Скорую».

Объясняю маме, что произошло:

– Понимаете, это нагноилась ткань вокруг миндалины. Если не вскрыть, может быть тяжелое осложнение. Даже очень тяжелое!

Мать и сама понимает, что дело плохо.

В таких случаях отходит на второй план и то, как тебя встретили, и то, какая квартира, и то, какая мама и какой ребенок. Это и есть основное, ради чего мы ходим по домам.

Мать суетливо собирает вещи, видно, как они выпадают у нее из рук

– Недаром мне сегодня во сне зуб выдергивали!

– Да, сердце матери всегда чувствует! Ничего, мальчик взрослый, сильный, справится, даст Бог.

Я успокаиваю их, как могу, и провожаю на «Скорую». Хорошо, что быстро приехали.

Медленно отхожу от подъезда. Сны, сны, сны! Где летает сейчас та бабочка, которой любовался Конфуций?

Отношение мое к снам – православное, я стараюсь не особо обращать внимания на простые, «текущие» сны, понимая, что если будет воля Божья на то, то и пойму свой сон, и запомню его, как было со мной не раз.

Но были у меня три сна, которые оказались значительнее яви. Можно сказать, что даже крещение свое я увидела во сне. В первом сне.

После некоторых катаклизмов в своей жизни, через много лет после того, как я молилась перед колокольней, я увидела во сне своего отца. Семья моя была в этом плане сборная – мать считалась идейным коммунистом и членом партии и не была крещеной. Отец же был крещен в детстве, но тоже верующим не был, хотя и в партию вступать не хотел. И вот вижу я своего отца, в страшном виде восстающего из могилы. И как только он встанет, так что-то тянет его опять вниз, и затем все повторяется вновь.

– Папа, папа, как мне тебе помочь? Что мне делать? – кричу я.

Тут появляется высокая женщина, одетая в белое, берет меня, как котенка, за шиворот и говорит мне:

– Сколько же можно тебе твердить, и тыкать тебя носом, чтоб ты наконец пошла в церковь, и положила двенадцать земных поклонов перед Господом! За себя и за всю свою грешную семью!