Я проснулась. Сон был такой силы, что я вышла на кухню, упала на колени и стала молиться за себя и за свою грешную семью. Но облегчения не наступало – ведь я была некрещеной.
И тогда я пошла креститься, не совсем еще понимая, что делаю. Пошла креститься, чтобы положить эти двенадцать поклонов в церкви. Что и сделала, оставшись после крещения в церкви одна. Понятие же об основах веры и воцерковление пришли значительно позднее.
Второй сон приснился на самых первых шагах сознательной веры, когда церковь стала входить в мою жизнь. Муж у меня в то время пил, и частенько пил с нашими соседями. Соседка работала официанткой, возвращалась домой поздно, часто таща с места своей работы полные сумки продуктов.
Иногда она и нас угощала булочками и пирожками со своей работы. Я не отказывалась. Вообще, мы не ссорились, но совместные пьянки мужа с ней, и ее мужем переносила плохо.
И вот ругаюсь я, а муж мне говорит:
– Ты ее (соседку) совсем не жалеешь! Как она, бедная, на своей работе корячится за кусок хлеба!
Тут меня и понесло:
– Да, говорю, ты ее жалеешь, а меня, врача, ты не жалеешь! Да я работаю в десять раз больше ее! Ты квасишь с ней, вот и защищаешь! А она… И т. д.
Заснули кое-как. Слышу во сне голос:
– Вставай, пора тебе служить! Облачайся и выходи к алтарю!
Я оторопела:
– Я ведь женщина!
– Ничего!
– Но я ведь службы не знаю! Сейчас я молитвенник возьму и буду по молитвеннику служить…
– Нет, ты служи то, что ты знаешь!
Я вижу себя в церкви, но не в алтаре, а возле поминального стола, где я служу, многократно повторяя одну-единственную фразу: «Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное»
Я повторяла эту фразу всю ночь, во сне, потом, проснувшись, я повторяла ее все утро, испытывая мучительный стыд – оттого, что превознеслась в своей гордыне над другим человеком.
Мужу сказала:
– Извини, что-то понесло меня вчера. Я так про соседку не думаю, честное слово. Наболело просто…
Третий сон – когда уже более-менее стала разбираться в церковной жизни. Я подружилась с семьей нашего священника и стала как бы семейным врачом у них. Часто, очень часто болели его дети – двое детей, мальчик и девочка. Болела и матушка, и сам священник: кашель, простуда, пневмония, и снова все сначала.
Я устала. Устала их лечить, устала за них бояться.
Иногда мне казалось, что батюшка плох, и я реально переживала за его жизнь. И уколы кололи, и травы пили, и все, что знала, и чего не знала – все делали.
Вечером молилась я:
– Господи! Что мне делать? Как мне их лечить? Я боюсь, не умрет ли батюшка.
А ночью вижу: стою я перед длинным столом, за которым молодой, но совершенно седой человек, очень спокойный. Позою и лицом похожий на «Девочку с персиками», только с длинными и прямыми седыми волосами.
– Ты не должна бояться, – говорит он мне, – пока волосы отца Александра не станут такими белыми, как мои, он епархии не сменит. Спокойно лечи его как лечила. Теперь спрашивай, что еще хотела спросить.
А я хотела спросить о монашестве. Очень хотелось иногда оставить все и уйти в монастырь. А муж, а дети? Временами сердце разрывалось от несоответствия этого стремления и всего того, что приходилось делать ежедневно.
Я не задавала словами своего вопроса, а только услышала ответ:
– Не обязательно монахом быть на земле. Можно и на небесах быть монахом. Не рвись!
Я проснулась совершенно спокойной. Ушел у меня мучительный страх за батюшку и за семью его. Насчет монашества – тоже как бы легче стало, перестало мучить.
Через месяц подарил мне батюшка «Письма Оптинских старцев», и там, в одном из писем, прочла я о том, что есть такие люди, которые становятся монахами на небесах, уже после смерти. Так подтвердился мой сон. Осталось только удостоиться этой небесной чести.
Вот такие три сна. Три сна как вся жизнь.
И стихи, посвященные другу моему, священнику, отцу Александру.
Следующий вызов – в дом постройки то ли позднего Сталина, то ли раннего Хрущева.
Тихо доживающая свой век трехэтажка, со своим грибком на стенах, со своими мышами и кошками, со своей скрипучей деревянной лестницей.