Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание

Эти описания обращают на себя внимание тем, что безымянный монах пользуется взятыми у Матвея и Гальфреда сравнениями, чтобы описать красоту реально существовавших женщин. И поскольку в распоряжении авторов был только один образец описания женской красоты, то и у женщин был только один идеал внешности, соответствуя которому они бы могли быть красавицами. В тексте у монаха-стихотворца есть ожидаемые тропы (белая кожа, гладкий ясный лоб, яркие глаза, белые зубы), однако некоторые другие, также введенные в канон красоты Матвеем и Гальфре-дом черты облика (белокурые волосы, черные брови, пухлые губы), монах у своих красавиц не воспевает.

Судя по всему, здесь мы сталкиваемся с чем- то наподобие литературной ретуши (приукрашивания). Монах хочет убедить свою аудиторию, что обе дамы прекрасны собой, и потому превозносит в них только то, что отвечает поэтическому стандарту женской красоты, на который он ориентируется. Однако обе дамы реально существуют, поэтому он не может лгать, описывая их внешность. И предпочитает нарисовать отвлеченный образ прекрасной дамы.

Ко временам творчества Чосера, а это уже XIV век, идеал красоты как устоявшийся троп настолько глубоко укоренился в литературе, что его уже начинали пародировать. Так, в «Рассказе мельника», второго среди «Кентерберийских рассказов», выведена Алисон, женщина простого происхождения, то есть она не из дворян и не из семьи богатых купцов, состоящих в какой-либо гильдии. Рассказ о том, как она обманывает своего престарелого мужа- плотника, изменяет ему. Так вот, несмотря на ее простонародное происхождение, Чосер описывает Алисон в таких же возвышенных выражениях, в каких было принято описывать идеал женской красоты: «ее дыхание было сладко, как эль, иль мед, иль медовуха / или как яблоки, что с осени под сеном про запас хранятся, или под вереском»⁶¹

. Нотки сатиры этому описанию придает то, что автор сравнивает дыхание красотки с таким обыденным напитком, как эль, и с чуть гнилостной сладостью припрятанных яблок, причем эти образы соседствуют с традиционными в возвышенном описании красоты образами меда или медового напитка. Более того, смехотворность подобных комплиментов еще и в том, что все они традиционно предназначались красавицам- полубогиням, а здесь адресованы женщине, которая только и хочет, что заняться сексом со своим ухажером в бадье и наставить муженьку рога.

Притом что вышеописанный идеал красоты прижился на всей территории средневековой Европы, от Англии и Франции до Испании и Рима, за пределами западнохристианского мира некоторые его черты распространения не получили. Так, живший в Константинополе византийский поэт и комментатор античных авторов Иоанн Цец (ок. 1110–1180) написал поэму «Догомерика» (Antehomerica), где описал предшествовавшие Троянской вой не события. Вот какой портрет дает Цец красавице- царевне Брисеиде: «Высокая и белокожая, с власами черными и кудрявыми; прекрасны ее грудь, и щеки, и нос; и нрава она благовоспитанного; лучезарная улыбка, густые брови»⁶². Очевидно, что в средневековом воображении той поры на пьедестале красоты еще оставалось место и для густобровых брюнеток. Вероятно, Иоанн Цец слегка подправил идеал затем, чтобы под него подходили и анатолийские женщины, в большинстве своем темноволосые.

Притом что даже такое небольшое отступление от предписанного стандарта красоты уже радует душу, дальше Цец все же возвращается в ожидаемое русло, живописуя Елену Троянскую: «кожа белая и сияющая, словно свежий снег… длинные вьющиеся светлые волосы; …затмевает красотой всех других женщин, как свет луны на небосводе затмевает звезды»⁶³. Иными словами, если вариации в пределах канона красоты еще допускались, то иерархия сохранялась незыблемой и блондинки прочно занимали позиции на самой вершине. Брюнеткам не отказывали в праве обладать красотой, способной поменять ход сражения, однако только блондинки были теми, из- за кого мужчины вели вой ны. Но была ли красавица брюнеткой или блондинкой, Восточная Римская империя однозначно благоволила кудрявым женщинам.

В то же время мы не видим, чтобы интерес к белокурым волосам ярко проявил себя в других культурах, скажем на территории Пиренейского полуострова. Поэты тех мест с любовью воспевали разные женские волосы, хоть белокурые, хоть черные, хоть прямые, хоть кудрявые, но при этом всегда хвалили волосы за их шелковистость. Однако в целом многие арабские тексты — в том числе арабская сказка, переведенная в XIII веке на испанский язык под названием «История девицы Теодоры» (Historia de la doncella Teodor), и даже трактат XV века, описывающий искусство плотской любви, «Зеркало для коитуса» (Speculum al foderi), — воспевают черные волосы⁶⁴

. Любопытно, что те обитатели полуострова, которые все же предпочитали белокурых красавиц, судя по всему, входили в более состоятельные круги иберийского общества⁶⁵.