Какая музыка была!

К вулкану Карадагскому спиной,В последний раз по некрутому склонуИду сквозь дождь весенний проливнойК последнему Волошинскому лону.И младший друг и брат идет со мной.Там, на могиле, новая плитаПослевесенним ливнем залита,Но и могила на холме не та,Которая запомнилась когда-то,Когда из халцедона и агата,Из привезенных с берега камнейПришлец бесстрашный выложил на ней

Бесстрашные слова: «Memento mori».И под холмом все так же плещет море,Свидетель прошлых и грядущих дней.Дыханья моего осталось мало,Дождем прибило пыль, прохладней стало,И сделалось чуть легче и видней.В последний раз по склону некрутомуК последнему Волошинскому дому.

«От весны, от бессонных, бездомных ночей…»

Лёле…

От весны,              от бессонных, бездомных ночейЗацветают пути трын-травой.

И живу на земле я                            не твой и ничей,А ничей, потому что не твой.1944

«Не забывай меня, Москва моя…»

Не забывай меня, Москва моя…Зимой в Нью-Йорке проживаю я,А летом в Орегоне, где сухиеДожди, дожди. И океан сухой,А в Портленде и климат неплохой,Почти как в средней полосе России.Оказия случится, поспеши,

Чтобы письмо упало не в могилу.Пошли негодованье – от души,А также одобренье – через силу.

«Два свидетеля требуются для того…»

Два свидетеля требуются для того,Чтобы установить или удостоверить,И расчислить, и вервью суровой измеритьСтепень горя пожизненного моего,И едва ли посильного для человека,Степень горя, делимого только с одной,Только с той, что почти (и подумать-то страшно)               полвекаВсе делила и делит со мной.

Здесь ее воспевать, понимаю, не место,Но везде и повсюду онаДо могилы единственный друг и невеста,И возлюбленная и жена.

«Быть может жизнь и окаянна…»

Быть может жизнь и окаянна, —Ее не перекантовать.Сырая стужа океана,В чужом Содоме – благодать.Навстречу пересудам, сплетням,В Манхэттене, на холоду,Теплом овеянный последним,По калориферу иду.

«Пускай другого рода я…»