Ты неспокойно спишь и чьи-то именаС надрывом повторяешь, и меняПо имени зовешь. Ты нездорова.И родина твоя опять больна,И обе вы без дома и без крова.Но кровь сильней, чем кров, и матери твоейНавек подаренаСухая тень кладбищенских ветвей,Сосна Самарина.В закрытом небе снег почти стоит,И неподвижно самолет летитК скудельнице, где твой отец лежитВ лыткаринском холодном глиноземе,В своем последнем доме,Под спудом самородных, мелких плит.«Что же все-таки потом?..»
Что же все-таки потом?Может, сызнова потоп…Орегонский ливень длинный,Дождь Юджинский обложной,Ворон, голубь, лист маслины,На плоту безгрешный Ной.Может, Лотова женаСкоро вновь по вышней волеБудет преображенаВ столп, изваянный из соли.. . . . . . . . . . . . . .Кто кого опередитБунт российский или спид…Толпа
Я, конечно, ничто, производное скуки и лени,Но величье мое в грандиозности той клеветы,Тех нападок неслыханных и обвинений,Эшафот из которых воздвигла на площади ты.Все величье мое только в том, что, меня обличая,Долго тешилась ты небывалой напраслиной и клеветой, —И мое же ничтожество в том, что, тебе отвечая,Плоть от плоти твоей, я вступал в пререканье с тобой.«Может родина сына обидеть…»
Может родина сына обидеть,Или даже камнями побить,Можно родину возненавидеть.Невозможно ее разлюбить.Издалека
По Леонтьеву – возраст империй,А по утренним сводкам – потери,А потерю попробуй, верни.Часть проезжая скована льдом.И в Лебяжьем проулке седомДом доходный, Михалковский дом,Повидал всевозможные видыИ стоит, опираясь с трудомНа старинные кариатиды.Тьма кромешная. Грохот и вой.И накрыто волной штормовойПобережье Флориды.«Потомки праха, чада пыли…»
Потомки праха, чада пыли,Вам всё на свете все равно.Вы на иконах молотилиЗерно.И, лихо плевелы отвеяв,С холма зубчатого МосквыНа разночинцев и евреевРоссийский грех сложили вы.Вы, хамы, обезглавив храмыСвоей же собственной страны,Создали общество охраныВеликорусской старины.1962
Набросок
О, если б я прямей возник…
Б. Пастернак1
Всю жизнь мелькали страны, города, —И расставались мы с тобой немало…Такой разлуки долгой никогдаПочти за полстолетья не бывало.Ах, лет назад почти что пятьдесятВ анапесте, Некрасовым испетом,Просил, чтоб камни, что в меня летят,В тебя не попадали рикошетом.Но там, где жизнь светла и хороша,Тебе за то лишь только, что была тыМоей душой, не избежать расплаты,Любимая моя, моя душа.2