Какая музыка была!

Покидаю Невскую Дубровку,Кое-как плетусь по рубежу —Отхожу на переформировкуИ остатки взвода увожу.Армия моя не уцелела,Не осталось близких у меняОт артиллерийского обстрела,От косоприцельного огня.Перейдем по Охтенскому мостуИ на Охте станем на постой —Отдирать окопную коросту,Женскою пленяться красотой.Охта деревянная разбита,

Растащили Охту на дрова.Только жизнь, она сильнее быта:Быта нет, а жизнь еще жива.Богачов со мной из медсанбата,Мы в глаза друг другу не глядим —Слишком борода его щербата,Слишком взгляд угрюм и нелюдим.Слишком на лице его усталомБорозды о многом говорят.Спиртом неразбавленным и саломБогачов запасливый богат.Мы на Верхней Охте квартируем.Две сестры хозяйствуют в дому,Самым первым в жизни поцелуем

Памятные сердцу моему.Помню, помню календарь настольный,Старый календарь перекидной,Записи на нем и почерк школьный,Прежде – школьный, а потом – иной.Прежде – буквы детские, смешные,Именины и каникул дни.Ну, а после – записи иные.Иначе написаны они.Помню, помню, как мало-помалуГолос горя нарастал и креп:«Умер папа». «Схоронили маму».«Потеряли карточки на хлеб».

Знак вопроса – исступленно-дерзкий.Росчерк – бесшабашно-удалой.А потом – рисунок полудетский:Сердце, пораженное стрелой.Очерк сердца зыбок и неловок,А стрела перната и мила —Даты первых переформировок,Первых постояльцев имена.Друг на друга буквы повалились,Сгрудились недвижно и мертво:«Поселились. Пили. Веселились».Вот и все. И больше ничего.Здесь и я с другими в соучастье, —Наспех фотографии даря,

Переформированные частиПрямо в бой идут с календаря.Дождь на стеклах искажает лицаДвух сестер, сидящих у окна;Переформировка длится, длится,Никогда не кончится она.Наступаю, отхожу и рушуВсе, что было сделано не так.Переформировываю душуДля грядущих маршей и атак.Вижу вновь, как, в час прощаясь ранний,Ничего на намять не берем.Умираю от воспоминанийНад перекидным календарем.

Отец