Кахатанна. Тетралогия (СИ)

— Каэтана, Каэ, услышь, пожалуйста! Придумай что‑нибудь. Я ведь сейчас не выдержу!

И громко смеялся морлок, но глаза его при этом оставались черными, мертвыми. Потому что ему было совсем не смешно.

Между королем Гаронманом и его платой за совершенное зло не мог встать никто — ни боги, ни эльфы, ни прочие Древние существа, — но только полуэльф Рогмо. И Рогмо понимал, что его слабые силы угасают.

Внезапно помутневший взгляд его налитых кровью, полуслепых от боли и сверхъестественного напряжения глаз упал на клинок Аэдоны, который служил ему своеобразным посохом в эти минуты.

Когда‑то в невероятно далеком теперь Сонандане, в той самой роще, где обитали тени погибших друзей Каэтаны, она учила его:

— Родители дают человеку, приходящему в этот мир, тело, боги — искру таланта, а судьбу и смерть человек выбирает сам.

И в этот момент внезапного просветления, когда все в мире стало ясным и четким, будто он сам создавал его, Рогмо Гаронман выбрал свою судьбу и свою смерть.

Никто из эльфов не успел вскрикнуть, морлок в отчаянии протянул к нему руки, но было уже поздно. Там, на самом пороге бездны, манящей его к себе, король эльфов крепко обхватил рукоять лунного клинка, размахнулся и вонзил его себе в грудь.

Лунный меч очень длинный, и потому Рогмо долго давил на рукоять, хотя конец лезвия уже вышел из спины, обагренный его светлой и чистой кровью. Он упал на траву лицом вперед, одной рукой все еще сжимая рукоять, а другой — цепляясь за шелковистые травинки, словно у них ища поддержки и спасения.

Он лежал как бы на границе между двумя мирами — ни морлок, ни эльфы не могли к нему подойти. И в эти секунды все должно было решиться. Умирающий Рогмо чувствовал, как бездна медленно, но неуклонно втягивает его в себя, и только несколько травинок все еще удерживали его на краю.

Несколько травинок, сумевших вместить в себя целый мир.

А больше Рогмо ничего не видел — было слишком темно.

И вдруг из тьмы и мрака выступили несколько фигур. Одна из них — исполин в черных доспехах — встала между телом Рогмо и краем уходящего в никуда тоннеля. И бездна, ворча, словно побитый пес, отступила перед ним. Бездна уже знала этого непреклонного гиганта и боялась его. Полуэльф почувствовал, как разжались ее костлявые, ледяные пальцы, державшие его за сердце.

Вторым Рогмо увидел га‑Мавета. Желтоглазая Смерть подошел к нему, смущенно улыбаясь.

— Мне очень жаль, Рогмо, что нам довелось так встретиться, — сказал он печально. И положил руку на плечо эльфийского короля. — Пойдем, если ты можешь.

Рогмо поднялся и широко улыбнулся га‑Мавету:

— Спасибо, что не оставил меня. Пойдем поскорее.

— Она ждет, — сказал бог. — Можно, я провожу тебя?

— Конечно, — откликнулся полуэльф.

Сейчас, когда черный исполин стоял между ним и пространством Мелькарта, у Рогмо было достаточно сил, чтобы не только отойти от края этой бездны, но и навсегда уйти от нее.

Светлая, словно сотканная из травы и лунных лучей, дорога уходила в бесконечную высь. Этой дорогой двигались сияющие души, и Рогмо в первый момент замешкался, не решаясь ступить на нее.

— Это путь в Царство Мертвых? — спросил он у га‑Мавета.

— Конечно нет, Рогмо Гаронман. Поэтому я и прошу позволения сопровождать тебя по этому пути хотя бы немного.

Рогмо как ребенок вцепился в ладонь однорукого бога и сделал первый шаг. Дорога приняла его, подхватила и понесла на себе в какое‑то бесконечно чистое пространство. Га‑Мавет стоял и озирался.

Уходя, Рогмо обернулся и помахал рукой черному исполину.

Дорога вдруг разошлась в две стороны. И полуэльф остановился, раздумывая. Он не знал, в какую сторону ему пойти, потому что душа неясно ныла и рвалась на части.

— Я понимаю, — сказал полуэльф, обращаясь к тому, кто томился внутри него все это долгое время. — Я понимаю. Только что же мне делать?

— Отпусти его, — посоветовал га‑Мавет.

И тогда наследник Энгурры, сын эльфа Аэдоны и смертной женщины, задорный и веселый меченосец Рогмо, обратился к легендарному и могущественному королю эльфов Гаронману.

— Ты свободен, — сказал он. — Мы расплатились по счету, и теперь ты волен идти куда захочешь.

А потом он испытал сильную, но мгновенную боль: будто лунный клинок обрушился на его душу и разделил ее на две половины. И вот уже светлый и сияющий эльф стоит рядом с Рогмо, глядя на него с любовью и нежностью. Когда эльф ступил на дорогу, она вытянулась дальше и стал виден ее конец, которым она упиралась в море. Лазурное, спокойное, рассветное море, где своих повелителей ждали их дети и подданные — и среди них князь Аэдона, Мердок ап‑Фейдли и все прощенные морлоки, чьи души были отпущены на свободу королем Рогмо.

— Пойдем? — спросил Гаронман.

— Нет, — мотнул головой Рогмо. — Мне вон туда! — И указал в ту сторону, где утопал в зелени маленький храм с изогнутой изумрудной крышей и где веселый дельфин летел на вздыбленной волне. Там, в священной роще Салмакиды, было у него одно любимое местечко, и душа Рогмо стремилась туда со всей силой.

— Ты уверен? — сияющий эльф взял его за руку. — Тебя ведь ждут. Ты знаешь, как тебя ждут, и все равно отказываешься?