Читаем Какое надувательство! полностью

Пока мы шли к океану, шаги наши хрустели галькой; а кроме того, если прислушаться, различался шепот бриза, свистящий и прерывистый. Фиона раскатала коврик, и мы уселись у самой кромки воды, прижавшись друг к дружке. Холодина стояла кошмарная.

Через некоторое время Фиона произнесла:

— Где мы будем есть?

Я ответил:

— Здесь должен быть отель или хоть паб какой-нибудь.

Она сказала:

— Сегодня Рождество. Все может оказаться забронировано заранее.

Несколько минут спустя наше почти-безмолвие нарушил стрекот и жужжание приближавшегося велосипеда. Мы оглянулись: пожилой и весьма дородный господин пристраивал велосипед у стены. Затем господин спустился по ступеням и захрустел по гальке к воде — с рюкзаком на плече и крайне решительной физиономией. Остановившись ярдах в десяти от нас, он бросил на камни рюкзак и начал раздеваться. Мы старались не смотреть на его постепенно обнажавшееся гигантское, розовое, потрясающее туловище. На нем были плавки, а не обычные трусы, и, к нашему облегчению, их на себе он оставил, потом сложил одежду аккуратной стопкой, вытащил из рюкзака полотенце и встряхнул. Двинувшись к воде, он приостановился, только чтобы сказать нам:

— Утро. — Через несколько шагов остановился, снова повернулся к нам и уточнил приветствие: — Добрый день, мне следовало сказать. — После чего — еще одна запоздалая мысль: — Вы не посмотрите тут за моими вещами? Если посидите еще минутку-другую?

Акцент у него был северный — я бы решил, манчестерский. Фиона ответила:

— Посмотрим, конечно.

— Как ты думаешь, сколько ему? — тихонько спросил я, когда он, не вздрогнув ни единым мускулом, шагнул на ледяное мелководье. — Семьдесят? Восемьдесят?

Через секунду он нырнул, и мы видели только, как в волнах подскакивает его покрасневшая лысина. Плавал он недолго — минут пять: начал с расслабленного брасса, перешел на энергичный кроль, десять-двенадцать раз проплыл таким манером один и тот же отрезок взад-вперед, а к берегу вернулся лениво, на спинке. Коснувшись гальки, перекатился на живот и выкарабкался на берег, растирая руки и хлопая по дряблым предплечьям, чтобы восстановить кровообращение.

— А сегодня бодрит, — сказал он, проходя мимо нас. — И все равно пропускать нельзя. Я без моциона не могу.

— Вы что — каждый день так? — спросила Фиона.

— Каждый — последние тридцать лет. — Старик вернулся к стопке одежды и принялся растираться полотенцем. — Положил себе за правило — первым делом с утра. Сегодня, конечно, все иначе с этим Рождеством и прочим. Полный дом внуков, я вот только сейчас удрал, а то все подарки ведь нужно было посмотреть.

Фиона отвела взгляд, когда дед начал мучительный труд — стягивать плавки, придерживая на месте полотенце.

— А вы отсюда будете? — спросил он. — Или так приехали?

— Мы из Лондона, — ответила Фиона.

— Понятно. От суеты решили удрать. Почему бы и нет, собственно? Вопящие детки, бабушка ломает зуб об грецкий орех — это для вас чересчур.

— Ну, что-то вроде, да.

— Не могу сказать, что я вас упрекаю. У нас-то в доме с утра чистое безумие. — Дед вдавил на несколько дюймов пузо в себя и затянул ремень. — Жену вот только жалко. Индюшка, жареная картошка, начинка да два блюда с овощами на четырнадцать человек. Не много ли от женщины хотите?

Фиона спросила, не мог бы он порекомендовать, где здесь можно пообедать, и дед назвал какой-то паб.

— Там будет битком, учтите, но хозяин — мой друг, поэтому если меня упомянете, вам, может, уголок и найдется. Скажете, Норман прислал. И на вашем месте я бы здесь долго не засиживался. Идите-ка, покажу, куда вам надо.

Мы поблагодарили его и, как только он покончил с одеванием и аккуратно уложил мокрое полотенце в рюкзак, вышли с ним на дорогу.

— Ух ты, какой у вас велик классный. — Фиона с интересом разглядывала транспорт деда. — «Кэннон-дейл», а?

— Нравится? Подарок от моих старших — сегодня утром меня им огорошили. Я-то в велосипедах понимаю — всю жизнь на них езжу, — так что этот сущий красавец. И весит вполовину меньше моего старого «Рэйли»: во, поглядите, одной рукой могу его поднять.

— А дорогу как держит?

— Смешно, да? Но не так прихватисто, как я ждал. Я-то чуть за городом живу, дорога там в горку. Так вот, взобрался с трудом.

— Странно. — Фиона присела перед велосипедом и начала изучать заднее колесо. Я смотрел на нее в недоумении.

— А вы как думали — что с семью передачами у меня никаких проблем не будет?

Она еще пристальнее всмотрелась в жуткого вида мешанину шестеренок и храповиков в центре колеса.

— Знаете, похоже, у вас тут не та бобина. Если он гоночный, то тут передаточное число для вас слишком высокое. Все дело в передаче. Это сделано под девяносто оборотов в минуту, а выжимаете вы, наверное, от силы семьдесят пять.

Норман озабоченно взглянул на нее:

— Так это, значит, серьезно?

— Да нет, не очень. Вам еще повезло, потому что у вас сменные цепные колеса. Нужно будет только цепь ослабить и стопорные кольца снять, а так все и самому можно сделать. — Фиона выпрямилась. — Если судить по виду.

— Можете прокатиться, если хотите, — сказал Норман. — Посмотрим, что скажете.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее