Какое надувательство!

Это была ссора — в каком-то смысле, хотя никто из нас не мог с уверенностью сказать, с чего она началась. Мы ушли из паба молча и по пути к машие обменялись лишь несколькими словами. Мне не хотелось упускать последние полчаса дневного света, и по пути домой я предложил быстро прогуляться по Южным холмам. Мы с Фионой шли рука об руку, безмолвно похоронив наши разногласия, какими бы они ни были, и местность вокруг в солнечный день была бы красивой, но теперь, когда подкрадывались холодные сумерки, выглядела нагой и неприступной. Фиона, судя по всему, очень устала.

В действительности, меня поразило, как она умудрилась продержаться настолько долго, поэтому, когда мы поехали дальше, я вовсе не удивился, что она задремала. Я поглядывал на спокойное лицо Фионы — оно напоминало мне о той близости, даже о той чести, что я испытал, когда прокрался в комнату Джоан и несколько минут смотрел на нее спящую. Однако теперь ощущение было обманчивым: глядя на Фиону, я не чувствовал, что заглядываю в прошлое, совсем наоборот. Ибо с каждым взглядом украдкой (я все-таки старался смотреть и на дорогу) казалось, будто мне даровано мельком увидеть нечто новое и немыслимое — то, в чем я много лет без нужды себе отказывал: будущее.

Мы остановились лишь раз — на заправке, где я купил себе «Смартиз» и батончик «Йорки». Когда я вернулся к машине, Фиона крепко спала.

* * *

И все же, каких-то шесть дней спустя…

Неужели это правда?

И все же, каких-то шесть дней спустя…

* * *

Наверное, я не смогу об этом.

4

На следующий день после Дня подарков пришла рождественская посылка с книгами из «Павлин Пресс». Внутри лежала записка от миссис Тонкс — она извинялась, что не отправила книги раньше. Я не смог заставить себя ни посмотреть их, ни даже развернуть. Днем я побывал на квартире Финдлея и взглянул на украденные бумаги. Ничего нового из них я не узнал. Письмо Табиты — очевидное свидетельство того, что она действительно некогда обратилась к издателям с просьбой обеспечить ей мои услуги, хотя я ни сном ни духом не ведал о ее существовании, — не заинтриговало, не озадачило и даже не встревожило меня. Промелькнул легкий интерес — и только. Семейство Уиншоу со всей своей беспощадной, фантастической, жадной до власти жизнью никогда не казалось от меня дальше, чем сейчас. Что же до конверта, в котором якобы лежала разоблачительная фотография Элис, то я даже не открыл его.

Фиона теперь стала для меня всем на свете.

На следующий день ей назначили повторный визит в клинику, и на сей раз я намеревался ее сопровождать. Почему-то ей стало заметно хуже, чем тогда на берегу. А мне казалось, что поездка пойдет ей на пользу. Но кашель вернулся, резче прежнего, и Фиона жаловалась, что ей не хватает воздуха: когда мы вечером поднимались к ней в квартиру, пришлось останавливаться на трех площадках из четырех.

Назначено было на одиннадцать тридцать. Мы целую вечность прождали автобуса и опоздали на несколько минут, но все равно никакой разницы: Фиону вызвали в кабинет далеко после двенадцати. Клиника оказалась викторианским уродством из черного кирпича — я бы решил, что оно больше подходит для наказания рецидивистов, нежели для излечения хворых. Я остался ждать в приемной, стараясь не терять остатков оптимизма в этом непреклонно унылом интерьере: тошнотворный бледно-желтый декор, сломанная кофеварка, уже ограбившая нас на шестьдесят пенсов, придурковатая система отопления (одна гигантская чугунная батарея жарила во всю мочь, остальные не были подключены вообще; время от времени трубы на стене клокотали, фыркали и заметно сотрясались, кроша штукатурку). Вытерпеть все это я смог лишь минут пять и уже совсем было собрался выйти прогуляться, когда вернулась Фиона — раскрасневшаяся и возбужденная.

— Уже отпустили? — спросил я. — Быстро они.

— Они не могут найти мою карточку, — ответила она, направляясь мимо меня к выходу.

Я поспешил за ней.

— Что?

Мы снова оказались на улице. Холодина стояла жуткая.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что они не могут найти мою карточку и историю болезни. Искали сегодня утром и не нашли. Наверное, забрала какая-то секретарша. В сущности, бумаги потерялись где-то в их системе. Они говорят, во всем виноваты праздники.

— Так, а тебе теперь что делать?

— Назначили еще раз на следующую неделю.

Меня захлестнуло праведным раздражением.

— Фиона, они не могут постоянно так помыкать тобой. Ты же болеешь, господи ты боже мой. Нельзя, чтобы у тебя портилось здоровье из-за кучки каких-то идиотов. Мы этого не потерпим.

То была пустая бравада, и мы оба это знали.

— Заткнись, Майкл. — Она с полминуты неистово откашливалась, скрючившись и опираясь на больничную стену, потом выпрямилась. — Пошли. Мы идем домой.

* * *

Наступил канун Нового года.