Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Годовой цикл

Как уже отмечалось выше, число «девять» отличалось особой сакральностью в монгольской мифологии и культуре, и то, что оно столь «густо» представлено в главном жертвоприношении года, связанном с благополучием императорского рода, лишний раз подтверждает это. Церемонию приводили пять лиц — один шаман-монгол и четыре духовных лица, представлявшие разные народы из числа приближенных ко двору императора представителей иных религий. Они совершали два поклона и, обратившись к Небу и духу Чингисхана, просили их оказать покровительство императору, обещая в их честь регулярно совершать возлияния кумысом и устраивать лошадиные скачки. По завершении церемонии духовные лица получали в дар верхнюю и нижнюю одежду из отличного шелка; жертвенные предметы делили между собой поровну все участники моления [Serruys, 1974, с. 2–3].

То, что источники называют разные даты проведения этого ритуала, не стоит рассматривать как ошибку или противоречие. Как уже говорилось, для всех мероприятий кочевого скотоводческого хозяйства и связанных с ними календарных праздников и обрядов характерен скользящий график проведения. Поскольку в данном случае речь идет о жертвоприношении и празднике, связанном с первым кумысом, а его изготовление, в свою очередь, зависит от погодных условий данного года, состояния пастбищ, начала дойки кобылиц и т. д., то и дата проведения празднеств, вполне естественно, могла падать в разные годы на разные числа и даже месяцы. Поначалу эту дату устанавливал придворный шаман, но позднее, по мере роста влияния буддистов, которые, начиная с Пагба-ламы, главы школы Сакьяпа, заняли ведущие позиции при дворе Хубилая, это, вероятно, делали уже астрологи-буддисты, а скорее всего те и другие вместе.

По данным «Юаньши», все, что было связано с изготовлением и употреблением кумыса, окружалось ореолом особого священного благоговения. Существовали специальные шатры, в которые император, члены его семьи и придворные приходили пить кумыс, особые войлочные ковры, на которые они при этом усаживались, и особо крупные сосуды (өндөр), отличавшиеся огромной вместимостью, в которых он хранился.

Существовало два вида кумыса — «черный» и «белый», что, однако, не означало, что первый действительно имел черный цвет. «Черным» назывался кумыс высшего качества, употреблявшийся для всех сакральных церемоний на государственном уровне, тот кумыс, который пили члены императорской семьи, их наиболее доверенные лица и которым угощали послов иноземных держав.

О существовании «черного» кумыса, который пили только «важные господа», упоминает Рубрук, называя его каракосмос [Путешествие, 1957, с. 97]. Уже в XX в. «черному» кумысу посвятил небольшую заметку Ф.А. Фиельструп. По данным его полевых исследований, этот вид кумыса был известен и тюркским и монгольским кочевникам Евразии; разница между ним и обычным кумысом обусловливалась технологией изготовления. Большое количество обычного кумыса, собранное в течение нескольких дней, доливали свежим кобыльим молоком, сильно взбалтывали и давали отстояться в течение ночи. За ночь в сосуде с кумысом почти все творожистое вещество оседало на дно, а верхний прозрачный слой отстоявшейся жидкости осторожно сливали. По сравнению с исходным количеством кумыса его получалось немного, но зато крепость была значительно выше обычной крепости «белого» кумыса [Фиельструп

, 1926, с. 259]. Именно поэтому он получил название «черный», т. е. сильный, крепкий. В семантическом пучке значений слова «черный» (монг. хар, тюрк. кара

) в монгольских и тюркских языках такое значение встречалось часто [Кононов, 1978, с. 163–169]. «Белым» назывался кумыс более густой, но менее выдержанный; его пил весь остальной народ и употреблял для своих магических нужд.

Описанное выше главное жертвоприношение года, совершавшееся в XIII–XIV вв. при дворе императора и потому попавшее в поле зрения послов и хронистов средневековья, по сути дела, было адекватно тому, что в народе называлось Праздником первого кумыса. Описания народного праздника не сохранились ни в хрониках, ни в трудах дипломатов и миссионеров средневековья.

В начале XX в. все детали народного торжества — и будничного, и праздничного — были запечатлены на полотне монгольского художника Балдунгийна Шарава, известного в монгольской, да и в мировой живописи как Марзан Шарав (Шутник Шарав). На его картине «Праздник кумыса» — иногда ее называют также «Первая дойка кобылиц» — панорама событий, связанных с подготовкой и проведением праздника. И.И. Ломакина, исследователь творчества Б. Шарава, пишет в монографии о нем, что художник в своей картине «сталкивает труд и праздность» [Ломакина, 1974, с. 105]. Вернее было бы сказать: Труд и Праздник.