Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Годовой цикл

Труд представлен здесь повседневной работой скотоводов: они пасут коней, ловят, укрощают и объезжают их, доят кобылиц, сливают молоко в бурдюки, взбалтывают его и готовят кумыс, переносят тяжелые бурдюки в празднично убранную юрту и т. д. Кроме того, изображены здесь и обычные сценки повседневного быта, вовсе не обязательно привязанные к Празднику кумыса: женщины доят овец, связав их головами; мужчина седлает коня; в котле, поставленном на треножник, варится обед, женщина помешивает варево, над котлом поднимается пар; мужчина, повалив овцу и связав ей задние ноги, стрижет ее; две женщины, оголившись до пояса, сбивают разложенную перед ними шерсть, покорно подогнув под себя ноги, лежит на земле навьюченный верблюд; рядом дерутся собаки, и человек разгоняет их палкой; резвятся голые дети, один залез с ногами в котел, другой надел его себе на голову; трое мужчин, повалив и связав жеребца, кастрируют его. Таковы были повседневные заботы монгольских скотоводов.

Но вот и сцены самого праздника. Они распадаются как бы на две части: ламаистская служба «призывания счастья» (даллага) и собственно гулянье. Б. Шарав, с детства живший послушником, а потом живописцем при монастыре, прекрасно знал специфику жизни лам, их поведение во время таких служб и после них. Ламы ездят в большом шатре, специально установленном для проведения службы. Впереди самые важные и пожилые. Шарав относился к ним без особого почтения, поэтому на его картине их лица самодовольны и высокомерны.

Перед каждым из лам, сидящих в первом ряду, стоит жертвенный столик, на нем в жертвенных сосудах изделия из теста, молочные продукты, сладости. Ламы первого ряда держат в руках музыкальные инструменты: медные ударные тарелки (цан), колокольчики (хонх) и др. Среди них сидит и тот, кто читает по книге обрядовый текст «призывания счастья». Остальные в нужный момент прерывают его монотонную речь звуками музыки. Ламы в задних рядах, не обращая внимания на ход службы, смеются, толкаются, разговаривают, они явно относятся к происходящему без особого почтения и с нетерпением ожидают конца официальной церемонии.

С большой теплотой и юмором изображен гуляющий народ. Вот сидит группа взрослых мужчин, у каждого в руках сосуд с кумысом. В центре группы наиболее уважаемый старик, он произносит благопожелания (йорол

) и придерживает руками сосуд, который стоит на белом хадаке — шелковом платке с благопожелательной символикой. Вероятно, этот хадак старику только что вручили присутствующие. Сзади сидящих громадный бурдюк с кумысом. Возле него молодой парень с черпаком, которым он и взбалтывает кумыс, и подливает его в чаши всем присутствующим. Перед пьющими мужчинами на белом войлоке (символ почета и уважения) сидят два музыканта: один играет на

лимбе (вид свирели), другой — на морин-хуре (вид скрипки).

По соседству особняком расположились женщины. Они в ярких, праздничных национальных одеждах. На каждой головной убор. Мужчины тоже в головных уборах. Присутствие в общественных местах и на официальных церемониях в аккуратно надетом головном уборе считалось обязательным. Без них только те, кто не держится на ногах. Вот старик с черпаком в руках уснул возле громадной бочки с кумысом, и шапка болтается у него на затылке. Вот несколько лам пытаются увести своего коллегу, который уже не может стоять и даже сидеть. Вот влюбленные нашли себе уютный уголок среди общего веселья. Сценки полны юмора и искрящегося веселья.

Юмор Шарава перерастает в грозную сатиру, когда он изображает лам. Смотрите: вот они, «учителя» и «наставники» народа, «пример» для подражания. Один прильнул губами к громадному чану с кумысом и не отрываясь всасывает его в себя целиком. Другой за уши пытается его оттащить. Третий извергает на себя все, что только что выпил. Четвертый и пятый дерутся из-за громадного сосуда кумысом, каждый старается выхватить его из рук другого. Шестой и седьмой смеются, указывая на них пальцами…

Следует отметить, что сатира Б. Шарава на неумеренное пьянство лам вполне согласуется с дидактическими сочинениями тибето-монгольской буддийской литературы, осуждающими этот человеческий порок. Это особый жанр, возникший в раннем средневековье, сочетающий в себе фольклорные мотивы, заповеди раннего буддизма и изречения о вреде пьянства различных деятелей буддийской истории. Таковы, например, «Благие речения Далай-ламы Соднам Джамцо», «Проповедь, разъясняющая вред и порочность водки», «Хрустальное зерцало, показывающее вред питья водки» и т. д. [Ендон, Сазыкин, 1984, с. 45–55]. Такие произведения создавались и в начале XX в. [Bawden, 1976, с. 59–79], что, однако, практически никак не препятствовало тому явлению, с которым боролись даже в среде высшего ламства.