Калёные тропы

— Наконец-то ты приехал, Алеша, — заговорила она, с любовью глядя на него. — Чего я только не передумала за эти два дня! Ведь, говорят, банды кругом. Я так боялась за тебя… А Ильвачев где?

— Поехал доложить комиссару.

— Ну, как ваши успехи?

— Хорошо… Только уж больно народ забитый. Сначала все чего-то боялись. Видно, здорово их тут притесняли… В общем мы с Ильвачевым переизбрали местную власть, а то у них войтом[21] мельник сидел. Ну, а взгляд у него знаешь какой. Да и приспешников у него там было немало.

— С такими людьми нам еще долго придется бороться, — помолчав, заметила Сашенька. — Так они не сдадутся.

— Главное, они там весь народ мутят, стращают, — сказал Вихров. — Но ничего, мы крепко бедноту сорганизовали. Объяснили им всю нашу политику.

Сашенька улыбнулась.

— Ну ты-то молодец! Наверно, сумел хорошо объяснить, — весело сказала она, дружески беря его за руку.

Вихров вдруг побледнел и болезненно охнул.

— Ты что? — встревожилась Сашенька.

— Да нет, ничего, — сказал он, кусая губы.

— Как ничего? Тебе больно?

— Немножко царапнуло.

— Покажи, покажи!.. Что же ты молчал? Ах, какой ты, Алеша! Скромность не всегда уместна… Как же это случилось?

— Да так. Отъехали версты две от деревни, и вдруг залп с опушки. У Ильвачева фуражку сбило, а меня в руку. Да ты не волнуйся, кость не задета, — сказал Вихров, уловив выражение беспокойства на лице Сашеньки. — Я перевязал… А Ильвачев какой! По нему стреляют, а он вернулся. «Как же, — говорит, — я без фуражки в полк приеду? Неудобно». — Вихров усмехнулся. — И только стал слезать с лошади, а у него очки выпали. Знаешь, как он их не любит. Всю дорогу ругался…

— Ах, Алешенька, как же ты так? — заговорила Сашенька, участливо глядя на него.

Громкий звук трубы, раздавшийся неподалеку, заставил их оглянуться, и они увидели Дерпу, ехавшего на своей огромной вороной лошади.

— Вихров, здорово, мялок! — сказал Дерпа, останавливаясь и нагибаясь с седла. — Ты где пропадал?

— По делу ездил.

— А-а… То-то тебя на совещании не было… Ты ничего не знаешь?

— Нет. А что?

— Сейчас выступаемо.

— Куда?

— На той… на Львов. Четвертая дивизия, сказывали, крепко панам наломала. До самой речки гнала. А там еще шестая им под хвост всыпала. Так они аж сапоги поскидали, бегут.

— Ловко!.. Постой, а это что у тебя? Где достал? — Вихров показал на огромный тяжелый меч, висевший на боку Дерпы.

Дерпа усмехнулся.

— В замке достал. Добрая штука, — сказал он. — Теперь зараз по две головы буду рубать. Такой не сломается. — Он до половины вытащил меч и с силой кинул его в ножны. — Ну, бувайте, хлопцы! — Дерпа сделал знак рукой и, пришпорив вскинувшуюся на дыбы лошадь, помчался по улице.

VIII

Сражение на львовском плацдарме началось 14 августа. В последующие дни Конная армия вела упорные бои за переправы через Западный Буг. Удачная переправа 6-й и 4-й дивизий и успешная борьба с авангардами белополяков на подступах к городу давали уверенность в быстром овладении львовским узлом.

17 августа Реввоенсовет Конной армии поставил дивизиям задачу — стремительным ударом с севера и юга захватить Львов. Выполнение приказа несколько задерживалось тем обстоятельством, что Пархоменко с 14-й дивизией, встретив у Каменки сильный заслон, только к вечеру следующего дня сбил противника и переправился на левый берег реки.

Несмотря на отчаянное сопротивление белополяков и на их большое превосходство в силах, операция на львовском плацдарме развивалась быстро и успешно. К вечеру 17 августа части Конной армии вели бой в пяти километрах от города. Во Львове уже создавались рабочие отряды.

В то время как головные подразделения дрались на подступах к Львову, 11-я дивизия переправилась с боем у Красне и, очистив от противника Буск, быстрым маршем подходила к месту сражения. Впереди, за поросшими лесом холмами, раскатывался пушечный грохот. От беспрестанных взрывов содрогалась земля… Шумное эхо катилось по лесу.

Морозов нагнал первую бригаду на малом привале в дубовой роще, у речки. Он остановил горячившегося дончака у самой опушки. Вдоль нее между деревьями спали вповалку у ног лошадей бойцы первой бригады. Прямо против того места, где остановился начдив, раскинувшись навзничь, у обочины дороги лежал чубатый казак в дождевике и буденовке. Нагнувшись с седла, Морозов узнал в кем Харламова. В его руке были крепко зажаты поводья. Золотисто-рыжая лошадь его, с проступавшими ребрами, поджав ноги под брюхо и опустив голову, тоже спала. Подле Харламова, положив ему на живот голову, лежал совсем молодой вихрастый боец. Вокруг них — кто навзничь, кто приткнувшись боком к товарищу — спали бойцы. Красноватые косые лучи всходившего солнца, пробиваясь между стволами деревьев, ложились на пыльные лица бойцов, играли на стременах и оружии. Вокруг было тихо. Только вдали попрежнему слышался тревожный гул канонады.

Морозов покачал головой и оглянулся на ординарца.

— Ну и крепко же спят, Федор Максимыч! — заметил Абрам. — Разбудить, что ль?

— Не надо, — тихо сказал Морозов. — Устали ребята. Пусть отдохнут.