Калёные тропы

Он тронул лошадь и поехал обочиной дороги, пробираясь между телами спавших красноармейцев. Немолодой рыжеватый боец в кожаной куртке, с белыми шрамами на искромсанном шашкой лице приподнялся на локте, мутными глазами взглянул на начдива, пробормотал что-то и опять повалился набок. В стороне от дороги рядом с лошадью лежал старый трубач. Худое лицо его с седеющими усами покоилось на боку лошади. Он мерно посапывал большим краевым носом, придерживая между колен сигнальную трубу с истертым, когда-то золоченым шнуром. Морозов подъехал к нему.

— Климов! — тихо окликнул начдив. — А ну-ка, проснись!

— А? Чего?..

Климов приоткрыл один глаз и, увидев начдива, живо вскочил. Вслед за ним шумно поднялась лошадь.

— Где комбриг? — спросил Морозов.

Климов поспешно перекинул трубу за спину и сказал сиплым голосом:

— Только сейчас проходил, товарищ начдив.

— Давно здесь стоите?

— Минут десять, больше не будет.

— Так… Ну, ну, ложись, отдыхай…

Морозов тронул лошадь вперед по дороге. Миновав батарейные упряжки с орудиями и зарядными ящиками, он спустился к песчаному берегу речки. Над водой сидел на корточках худой сутулый боец. Услышав конский топот, он повернул голову, и начдив увидел желтое сморщенное лицо с раскосыми глазами.

— А ты, Ли Сян, чего не спишь? — узнав красноармейца и подъезжая к нему, спросил Морозов.

— Лука мыл, товались начдив. Польский пана мало мало лука моя сытырлял, — быстро вскакивая, скороговоркой ответил китаец.

— Так, может, тебя в лазарет?

Китаец отрицательно покачал головой.

— Наша лебята смеяться будет… Нет, Ли Сян лазалета не надо.

Морозов веселыми глазами посмотрел на него.

— Ишь ты, какой боевой!.. Комбриг где, не видел?

Ли Сян показал в сторону от дороги.

У кустов возле опушки на широком пне сидел Колпаков. Морозов окликнул его. Колпаков что-то поспешно сунул в карман, — он грыз сухарь, — и, придерживая шашку, подбежал к начдиву.

— Почему без охранения? — спросил Морозов сердито.

Колпаков виновато потупился.

— Сам знаешь, Федор Максимыч, как на заре спится, — сказал он, не глядя на начдива. — Я и решил, пусть ребята поспят. Шутка сказать, подряд двое суток не спавши. Да ведь я только четверть часа…

— То, что дал отдохнуть, это ты правильно сделал, — сказал Морозов, спешиваясь и подавая поводья Абраму. — Но то, что без охранения, — это недопустимая халатность, товарищ комбриг. И чтоб впредь этого не было.

Он расстегнул полевую сумку, вынул карту и, водя по ней пальцем, сказал:

— Значит, так: бригаде наступать вдоль шоссе и захватить Билька-Шляхетскую. Левее тебя, в районе Зубржица, третья бригада. Она наступает на Мыклашов. Правее особая бригада наступает на фольварк Пруссы… Понятна задача?

— Понятна! — смахивая крошки с усов, ответил комбриг. — Можно ехать?

— Постой, — сказал Морозов. — Как настроение?

Колпаков, пожав плечами, поднял на начдива красные от бессонницы глаза.

— Бойцы который день не евши, Федор Максимыч, неделю хлеба не видели… А настроение?.. Что ж, настроение, как всегда, боевое. На это не жалуемся. Только вот животы подвело… Да и отдохнуть бы надо.

Морозов пристально посмотрел на него и, — показывая плетью в сторону Львова, сказал:

— Вот там будет отдых… Давай выступление!

— По ко-ням! — нараспев крикнул комбриг.

Бойцы зашевелились, стали подниматься и оправлять седловку. Ординарец подвел лошадь комбригу. Колпаков потрогал подпругу — хорошо ли затянута — и привычным движением бросил в седло свое тучное тело. Солнечный луч блеснул на золотом галуне его яркокрасных штанов. Он обернулся к рядам и подал команду.

Дорога шла лесом. Растянувшись колонной, бригада на-рысях подходила к опушке. Впереди показались холмы. Узкие петли дороги, огибая лощины и вымоины, уходили к вершине большой лысой горы. Влево раскинулось громадное желтое поле пшеницы. За ним в голубеющей мгле темнела неровная полоса далекого леса. Вправо, где горизонт ограничивался поросшей соснами высокой горой, слышались частые ружейные выстрелы. Стрельба то затихала, то вновь разгоралась, словно в пылавший костер подбрасывали охапки зеленого вереска.

Колонна теперь уже шагом выходила к гребню вершины. Краешек багряного солнца вышел над лесом. Буйным пожаром заполыхал горизонт, и небо стало вдруг голубым и бездонным.

Внезапно за поворотом дороги величественной панорамой открылась долина.

— Львов! — пронеслось над рядами.

Вдали, в широкой низине, лежал древний город. Пунцовые лучи зари красными факелами горели на крестах церквей и костелов. Алые пятна дрожали на куполах колоколен. Над городом поднималось туманное марево…

То ли Колпаков подал команду, то ли бригада остановилась сама по себе, но ряды застыли в глубоком безмолвии. Задние молча выезжали вперед, и вскоре весь гребень горы покрылся сплошной стеной всадников. Вокруг было тихо. Лишь под порывами налетавшего ветра трепетали на пиках эскадронные и полковые значки. Сотни глаз устремились туда, где, утопая еще в полумгле, темнели очертания города.

Неожиданно разорвав тишину, вдали прогремел пушечный выстрел. Бойцы зашевелились и, вытягиваясь колонной, стали быстро спускаться по пологому склону горы.