Калёные тропы

Стоявший на правом фланге Вихров оказался в нескольких шагах от Забелина и теперь с любопытством смотрел на него, живо представляя себе рассказанный Гетманом случай под Карсом.

«В критическую минуту притти на помощь солдату и спасти ему жизнь. Как это хорошо!..» — думал он, во все глаза глядя на Забелина. Он заметил, как инспектор, поздоровавшись с курсантами и назвав их «славными гусарами», чуть улыбаясь, сказал что-то сопровождавшему его начальнику курсов, и эта улыбка невольно сообщилась Вихрову, преисполнив его невыразимо теплым чувством к Забелину. Ему почему-то казалось, что такие люди вообще не улыбаются. Вернее, он сомневался в этом. Теперь сомнения его рассеялись, и это было приятно ему.

Забелин вынул из кармана платок, вытер усы и, скомандовав «вольно», остановился перед серединой фронта.

— Товарищи курсанты, — заговорил он негромким и уже старческим голосом, — мой приезд к вам совпал с событием большой важности. По только что полученным сведениям, коварный враг без формального объявления войны вчера вторгся в пределы нашей дорогой родины… Сейчас где-то кипит бой, и наши герои самоотверженно дерутся на фронте…

Возбужденный гул голосов прокатился по залу. Курсанты, переглядываясь, подталкивали друг друга локтями, задние подступали к товарищам; стоящим впереди.

Тюрин прокрался в это время к дверям зала (благо от эскадрона было не больше сотни шагов) и заметил движение в зале, но что там говорили, он не мог разобрать. Он только видел встревоженные лица товарищей и слышал изредка долетавшие до него слова комиссара курсов Дгебуадзе, который, судя по его жестам, что-то горячо говорил курсантам. Но вот Дгебуадзе сделал несколько шагов к правому флангу, и голос его стал слышен отчетливее.

— …Через несколько дней многие из вас будут удостоены высокого звания командира, — говорил он. — Носите это звание с честью. Помните, что командир — воспитатель широких народных масс. В первую очередь он должен любить родину, быть честным человеком и обладать высоким чувством товарищества… Карьеризм, личные интересы, зависть, интриги не свойственны красному командиру…

Дгебуадзе отошел в сторону, и Тюрин уже не мог расслышать его слов. Новый взрыв голосов и движение в зале заставили его насторожиться. Строй сломался. Курсанты с громкими криками «ура» бросились к комиссару, подхватили его на руки и понесли к выходу.

Тюрин со всех ног кинулся по коридору.

Курсанты донесли комиссара до вестибюля. Здесь он высвободился из крепко державших его рук и с покрасневшим, веселым и возбужденным лицом принялся заботливо поправлять смятый френч.

— Ну и руки, товарищ, у вас, — усмехаясь и потирая бока, говорил он молодому курсанту огромного роста, с большим носом и целой копной светлых волос. — Не руки, а чугунные клещи.

— Я извиняюсь, товарищ комиссар… я ж помаленьку… — в крайнем смущении забормотал Дерпа, искоса оглядывая свои огромные руки.

Пошучивая и посмеиваясь, курсанты расходились по эскадронам.

Взяв под руку начальника курсов и склонив к нему голову, Забелин прохаживался по опустевшему вестибюлю.

— Да, да, Павел Степаныч, — говорил он вполголоса. — Пилсудский умышленно затягивал мирные переговоры, чтобы успеть собрать силы и нанести внезапный удар.

Он вдруг остановился и, чувствуя на себе чей-то взгляд, поднял голову. Поодаль у дверей стоял старик и пристально смотрел на него. Выражение удивления, недоумения и радости быстро промелькнуло на лице Забелина.

— Позвольте, да ведь это Гетман? — проговорил он не совсем еще уверенным голосом, вглядываясь в лицо старика. — Гетман! — позвал он.

— Здравия желаю, ваше… — старик запнулся, — товарищ инспектор! — бодро отчеканил он, выступая вперед.

Забелин подошел к трубачу и обнял его.

— Гетман! Здорово, старик… Ну, как же я рад тебя видеть! — заговорил он, дружески похлопывая его по плечу. — Что ж ты сразу не подошел? Не узнал, что ли, меня?

— Как не узнать, Сергей Ликсеич, — весь дрожа от волнения и радостно моргая сверкающими влагой глазами, ответил старик. — Сразу узнал. Да только подойти не осмеливался…

Курсанты, шумно разговаривая, входили в эскадрон.

— Мишка, новость слышал? — еще из дверей кричал Дерпа Тюрину. — Польские паны войну нам объявили… Вру? Да сам комиссар говорил. Через две недели выпуск. В Конную армию едемо.

Он подошел к Тюрину, от прилива восторженных чувств схватил его в охапку и закружился на месте.

— А кто едет-то? Ты, что ли? — опрашивал Тюрин, тщетно пытаясь высвободиться из мощных объятий товарища.

— Да все, все, милок! Всем выпуском едемо до Буденного.

II

В вагоне стояли храп и густое посапывание. На полках, в тесных проходах и между скамейками тяжелым сном спали люди. Мешки, баулы, узлы, фанерные чемоданы и сундучки с подвязанными к ним дочерна закоптелыми котелками и чайниками — верными спутниками в те суровые времена разрухи и голода — загромождали вагон, и без того забитый людьми. Поезд еле тащился.