Камень, брошенный богом

На насыпном пригорке, пять испещренных рунами стел стояли в пентаграмме. В середине шар со стесанной вершиной. Вокруг фрагменты и осколки разбитого камня, остатки колонн и арок, вросших в землю плит очень похожих на надгробья. Словом путному археологу есть, где помахать лопатой и покорпеть с кисточкой и скребком. Я же, за неимением под рукой оснастки гробокопателя, ограничился измерениями. Вокруг шара — десять шагов, длина грани пентаграммы — двадцать пять. И ни единого признака ценных для мировой науки или моего кармана находок! Глазастый череп у одной из стел понятно во внимание не принимался.

Поплутав среди развороченного базальта еще некоторое время, пристроился полежать в теньке.

От травы шел одуряющий тягучий аромат. Яростно цокотали кузнечики, роилась, блестя на свету, янтарная мухота. В головах шуршал какой-то грызун, его тревожное тонкое попискивание я отчетливо слышал. Перламутровая ящерка нагло шмыгала туда-сюда через мою руку. Между двух старых высохших репеин, в кружеве паутины караулил раззяву-жертву паучок. Слабый ветер, гнал по воздуху пушистые зонтики семян неведомых мне растений.

Глаза мои незаметно сомкнулись в сладкой дреме…

…Меня собирались венчать и линчевать одновременно. Стою на табуретке в дорогом фраке и с петлей на шее. Надо мной держат корону Российской империи. Рядом невеста. Вся в белом, в фате и на девятом месяце беременности. Над ней — диадема всемирного конкурса красоты. Перед нами батюшка, дородный дядька с огуречным носом и бородищей до пупа. Телеса служитель веры наел не малые. Такие, что загораживал алтарь и меланхоличного служку с женоподобным ликом и разносом в руках. Батюшка втихую над разносом махинировал и через плечо поглядывал на меня подбитым глазам. Избегая его взгляда, я оглянулся сам. Позади группка феминисток. Треть из них, те, кого давным-давно покинул я, остальные, кто выставили за дверь меня. У доброй половины в руках бейсбольные биты, у оставшихся венки в траурных лентах. Дорогому и единственному на вечную память!

В легкой панике снова смотрю на попа. Отче, закончив приготовления, с удовольствием чего-то выпил из посудины с разноса, неровно подышал и, молодецки расправив плечи, повернулся к собравшимся. На миг воцарилась гробовая тишина, сразу же прерванная хором певчих с галерки.

Обручальное кольцо-о!Не простое украшенье!Двух сердец одно решенье!Обручальное кольцо-о!*

— Как же ты умудрился? А? Девицу то? — подступился ко мне батюшка, размахивая кадилом, что лиходей кистенем.

— Так ведь любовь, Ваше Степенство, — промямлил я и подумал. — Что же это такое!? Малюта в ад загонял, теперь поп в семейный рай хочет определить! — осенить себя оберегающим крестным знамением помешали скрученные за спиной руки.

— Любовь говоришь? — не поверил батюшка и обратился к невесте. — Он тут про любовь толкует, охальник!

Слова священнослужителя вдохнули в стоявшую до этого безмолвной статуей новобрачную жизнь.

— Сейчас будет ему любовь! — оживилась невеста и, поддерживая живот, пнула табурет.

Я чудом удержался на хлипкой мебели.

— Ты чего! — возопил я, по-гусиному вытягивая шею в петле. Жесткая веревка передавила дыхание.

— А вот чего!

И суженная отступила назад. Для разбегу…

…Шум шагов прогнал забавный сон. Я приподнялся на локти и увидел Альвара. Не доходя метров шесть-семь, будто упершись в незримую границу, он остановился и заговорил. Быстро-быстро, почти взахлеб, так что спросонья я едва его понимал.

— Полагаю, наша ссора не отразится в худшую сторону на ваших взаимоотношениях с Валери, — и, сделав короткую паузу для вздоха, предупредил. — Извинений я не приношу и не принесу никогда.

Смотрю на него. Он испепеляет взглядом меня. Ничего сверхъестественного для непримиримого врага. Другое дело, что я не Гонзаго и не заслужил его великой ненависти. Тем не менее, отповедь родственнику дать следовало.

— Касаемо Валери не вашего ума дело, — как можно холодней, произнес я. — А извинения мне нужны не больше чем рейтару бигуди.

— Во второй раз я просто проткну тебя Гонзаго, — пообещал Альвар. — Ни какая молитва не спасет тебя. Да и есть ли на свете кому произнести её за спасение твоей никчемной жизни.

— Приглядывайте, лучше молодой человек за дорогой, — напомнил я ему о возложенных обязанностях.

Альвар, не говоря более не слова, ушел, и я снова завалился полежать на травку, послушать цвирканье кузнечиков, гуд пчелок и звень мух. Настроение, не смотря на неприятный разговор, оставалось лирическим, а из желаний превалировало одно, отделаться от гонзаговской семейки с ее придворными тайнами и вернуться к беззаботному круизу по империи Геттер с конечной остановкой в Ожене.

Я, было, принялся фантазировать наперёд, наш с Маршалси рейд по кабакам и притонам Тиара, как опять послышались, чьи то шаги.

Нет, спокойно полежать не удастся, — рассердился я, гадая, кого несет нелегкая.

— Вы хитрец, граф, — прозвучал голос Югоне у меня над головой.

Я приподнялся на локтях.