Камень, брошенный богом

Я удостоил его ответом.

— Что хотел, сказал. Остальные вопросы к сеньору викарию. Он проследит, что бы с копейщиками рассчитались надлежащим образом. Кто не согласится — скатертью дорога.

Развернувшись, я удалился, оставив гудящий, как растревоженный улей, строй наедине со своими сомнениями. Уединившись в библиотеке, маялся в кресле в ожидании исхода вербовки. Загадывать не загадывал, планов громадье не строил, даже не пил, так… крутил головой, нет-нет отвлекаясь на бесстыжий письменный прибор. Нимфы выглядели потасканными и усталыми, а у фавнов явно было не в порядке с потенцией.

Притащился Амадеус, с мандолиной под мышкой и бутылкой вина в руке.

— Вот это прогулочка, получилась, скажу я вам! — без вступления, с порога выпалил бард, норовя, приложится к бутылке.

— Поставь! — приказал я недовольно. Выслушать — согласен, но смотреть, как сопляк пьет, остатки совести не позволяют.

Амадеус без пререканий отставил бутылку. Для него она пока не представляла обязательного атрибута разговора.

— Я уже две баллады написал и на парочку есть неплохие заготовки.

— Заготовки! Это что тебе дрова? Наброски, сеньор бард! Наброски!

— Пускай наброски. За то, какие! Эх, жалко не поучаствую в ежегодном турнире бардов в Нихаре. Заработал бы стипендию Школы. А может, удостоился бы степени лиценциата[54] поэзии.

— Станешь. В твои-то годы переживать о недостижимом! Весь мир к твоим услугам!

— Давайте я вам спою, — предложил Амадеус, ловко пробежав по струнам пальцами. — По дороге, ведущей в злые края…

— Подожди, подожди! — прервал я певуна. Только песен мне сейчас и не хватало! — Соберемся за трапезой, там и блеснешь пением. Сеньора Валери большая любительница поэзии.

— Эта же батальная баллада? — возразил Амадеус. Парень здраво не доверял женскому вкусу в вопросе геройства.

— А что в батальной можно рифмовать палка-собака? Главное стройность слова и чувства. Чувства даже главней, — пудрил я мозги пииту, только бы не стать жертвой его талантов. — Сфальшивишь, пиши пропало. И труд и старания. Теперь иди, готовься… Мне тут нужно кое-что обмозговать.

Отделавшись от Амадеуса, опять посвятил себя ничегонеделанью. Однако в моем распоряжении оказалась оставленная бардом бутылка, чем я не преминул воспользоваться. Ничегонеделанье стало протекать гораздо приятней. Легкий виноградный градус отогнал нудящую маяту на задворки души? И не беспокоили меня ни удачливый исход компании против сеньора Берга, замечательного соседа и хлебосола, ни результат вербовки зеков в копейщики. Да что там! Плевать я хотел на Берга и на тюремную команду.

Бутылка закончилась, исполнив свой священный донорский долг. Развалясь в кресле, наблюдал за слугами поочередно заглядывавших в библиотеку, не осмеливавшихся пригласить грозного господина трапезовать. А трапезовать я бы не отказался. В кишках разверзлась пустота размером в двухсотлитровую бочку.

В место приглашения пожрать, дождался Бону. Она буквально ворвалась ко мне. Лицо бледное, глаза горят, волосы выбились из прически, платье подобрано столь высоко, что видны золоченые туфельки из парчи. Не Бона, а девятый вал!

— Ты понимаешь, что натворил твой лейтенант?

— А что он натворил? — придурился я. Самая лучшая тактика в общении с гонзаговской любовницей сыграть дурака.

— Не прикидывайся идиотом! — рванулась Бона через стол, желая приласкать меня в ухо. — Хотя тебе и твоему лейтенанту и прикидываться нет необходимости! Вы и так полные идиоты!

— Ах, вы из-за Ганса! — "дошло" до меня. — Жаль! Очень жаль! Лейтенант поторопился. Вы не смогли попрощаться.

— Что ты несешь? — тянулась она к моему фейсу нежной ручкой.

— Ну как тебе объяснить, драгоценная моя? Есть вещи, которыми я предпочитаю пользоваться один. Из соображений гигиены.

— Тебя засадят в Хеймский замок, — кипела Бона, оставив затею войти в клинч. — Ты сгниешь раньше, чем тебе вынесут приговор!

— Постарайся быть рядом, — попросил я, давясь смехом. Такую чушь я не нес и в белой горячке. — Тогда нам не кто не помешает отдаваться друг другу все время и без остатка.

— И..ди..от! — по слогам произнесла Бона, закончив беседу.

— Еще увидимся, любовь моя, — крикнул я ей в след, помахав ручкой. По законам сцены требовалось всплакнуть. Хорошо, что герои не плачут.

После таких острых дебатов, чувствуешь тишину всей кожей. Как пловец воду. В которую всяк норовит всунуть кипятильник.

Рыкнув в коридоре и грохнув дверью, в библиотеку ввалился Маршалси.

— Ну, подсунул ты мне солдаперов! Думал, уморят. Они должно быть свои мозги в камерах забыли. Честное слово, с новобранцами сосунками легче, чем с этими… О! Винишко! Блаженная Сиси! Кстати! — Маршалси припал к горлышку. (Ха-ха! Три раза!) — Проклятье! Вылакал! В твоей библиотеке больше такой нет?

— Нет. У меня нет. Бард приволок!

— Амадеус?! — и хохотнул в прозрении, — Вот, паршивец! А я гадал, чего он там прячет в седельную сумку. В обозе хитрец стырил!

— В каком обозе? — навострил я слух, припомнив восхищение барда "прогулкой".