Камень Дуччо

Бродя вдоль рыночных рядов в поисках пигментов и черепа, Леонардо не уставал поражаться тому, как заметно оживилась торговля со времен его юношества. В те поры на рынке было пустовато – несколько кожевников, редкие торговцы шелком, один мясник, один бондарь, один чулочник… И торговля шла тихо, как-то пасторально-благостно. В последние же годы дух предпринимательства заразил буквально каждого в этом городе. Все во Флоренции словно с ума посходили, стар и млад ринулись в коммерцию, желая завести собственные прилавки, лавки, мастерские. Люди лихорадочно продавали, покупали и разговаривали лишь о торговле. Леонардо наблюдал за этим новым веянием, размышлял о его истоках и, кажется, уже вывел на сей счет свою теорию. Чуть более полувека тому назад Иоганн Гутенберг изобрел печатный станок, и это был царский подарок миру. До того книга была редкостью и стоила очень дорого. Благодаря изобретению Гутенберга книги стали доступны большему количеству людей, и грамотность начала распространяться повсюду. Революционные идеи независимости и свободы теперь уверенно проникали из высших слоев общества в низшие, вплоть до ночующих на улице последних бедняков. Народ в массе своей все еще был неграмотен, однако знания распространялись легче, чем в прошлые времена, люди впитывали их и утверждались в мысли о том, что способны сами распоряжаться своей жизнью, своей судьбой. И одно из следствий этого процесса – повсеместное развитие торговли и коммерции.

Леонардо всецело одобрял самостоятельность и независимость, однако перемены в обществе вызывали у него тревогу. Он не доверял обучению по книгам. Сам он, когда хотел понять, как искривленное стекло преломляет свет, не обращался к книгам, а вооружался этим самым стеклом и своими глазами наблюдал за его возможностями. Желая сварить мыло, он не лез в книгу за рецептом, а экспериментировал сам с самостоятельно подобранными ингредиентами. И если он захочет выяснить, что кроется в темном зеве пещеры, то без колебаний опустится на карачки и поползет внутрь. При нынешнем обилии книг люди больше склонны полагаться на чужие умозаключения, чем учиться на собственном опыте и накапливать свои знания. Это приводит к постоянному круговороту старых идей, мешающему формированию новых мыслей. Имея дома большие библиотеки, люди разучатся запоминать факты, ведь они будут знать: чтобы восстановить их в памяти, достаточно пролистать нужную книгу.

Его личный опыт красноречиво свидетельствовал об этом. К своим открытиям он всегда приходил единственным путем – сопоставляя, противопоставляя и комбинируя разрозненные фрагменты знаний, уже хранящихся в его голове. Прекрати он запасать и раскладывать в уме по полочкам новые сведения – и ему уже не удастся обнаружить неожиданных связей между ними, способных натолкнуть на новые поразительные открытия. Уникальные идеи рождаются в уникальном разуме, обогащенном уникальными знаниями. А книга хотя и является удобным хранилищем знаний, не обладает дарованной человеку способностью размышлять и изобретать. Если книги и дальше будут широко распространяться, мир рискует получить толпу недалеких торгашей, продающих друг другу бессмысленные товары и не способных изобрести что-то новое и впечатляющее. Поразительная насмешка судьбы! Такое исключительное, выдающееся изобретение, как печатный станок, вполне может остановить прогресс.

Раздался пронзительный гогот. Выведенный из своих невеселых размышлений Леонардо посмотрел вниз и обнаружил, что случайно наступил на хвост гусю, привязанному за лапку к стойке прилавка. Птица сердито хлопала крыльями и шипела, норовя ущипнуть его за ногу. Леонардо наклонился к ней и увидел, что ее правое крыло было неестественно вывернуто и вряд ли могло выполнять свои функции. Как плохо! По мнению Леонардо, хуже неумения летать могло быть только одно – неспособность взмыть в небеса, если ты уже когда-то познал это счастье. Он нежно погладил шею гуся, чтобы успокоить его, потом поднял голову и оглядел прилавок. В одной корзинке сидели несколько перепелок, в другой ворковали сизые голуби, чуть дальше сгрудились дятлы. В маленькой клетушке теснились и возбужденно гомонили штук семь белых горлинок. Странно. Эти птахи, известные своим кротким нравом, сейчас выглядели разъяренными фуриями, хлопали крыльями и злобно били клювами по прутьям решетки, а торговец, приземистый краснорожий толстяк самого неприятного вида, колотил по клетке палкой и осыпал бедных птичек проклятиями.

– Не слушайте вы этого грубияна, друзья мои, – прошептал Леонардо горлинкам, наклонившись. – Человек наделен великим даром говорить, однако слова его, увы, обычно тщеславны и ложны. Речь животных, напротив, скудна, но, если они что-то и говорят на своем языке, это всегда ценно и искренне. – Леонардо не сводил взгляда с круглых розовых глаз горлинок. Он не упускал ни одного шанса понаблюдать за птицами в полете, а эта стайка, кажется, находилась в удачном настроении: птицы были возбуждены и обозлены неволей, их переполняла энергия жизни.