– Деньги не мои и не моего мужа. Они принадлежат этому господину, – ответила женщина надменным, исполненным достоинства тоном, хотя Леонардо не находил в ее облике ничего, что указывало бы на ее благородное происхождение; она явно была всего лишь супругой торговца. – Он передал их мне на сохранение, а у меня не было возможности вернуть их ему. Он вовсе не виноват в том, что оказался без денег и не смог расплатиться с вами. Виновата в этом я одна. – Закатав рукав, она обнажила руку до локтя и положила ее на прилавок рядом с рукой Леонардо. – Если вам так уж хочется непременно оттяпать кому-нибудь руку, рубите эту. – Незнакомка твердо выдержала злобный пристальный взгляд торговца. Никогда еще Леонардо не видел, чтобы женщина простого происхождения так свободно, смело и властно разговаривала с мужчиной. Даже Изабелла д’Эсте не осмелилась бы на подобное, не имей она поддержки в виде толстых крепостных стен, покорного ее слову войска и титула правительницы.
Один из державших Леонардо торговцев ослабил хватку и в смущении ретировался за свой прилавок. Толпа начала расходиться. Отрубать руку женщине – дело совсем уж недостойное.
Птицелов спрятал тесак за пояс и жадно сгреб с прилавка золотые монеты.
Незнакомка схватила Леонардо за локоть и потянула прочь:
– Andiamo, давайте поскорее уйдем отсюда!
Петляя, они стали пробираться между прилавками, минуя кипы разложенных ковров, груды глиняной посуды, шеренги цветов в горшках и винных бутылок. Наконец они выбрались с рынка и оказались на краю залитой солнцем площади.
– Ступайте. Убирайтесь отсюда, да поскорее, – велела ему спасительница и повернулась, чтобы уйти.
– Погодите, – окликнул ее Леонардо. – Что побудило вас выручить меня?
Она посмотрела на него:
– А что побудило вас выпустить тех птичек?
– Скажите хотя бы ваше имя, чтобы я мог возместить вам деньги, которые вы потратили… – Леонардо с интересом вглядывался в ее лицо: ее оливковая кожа излучала таинственное сияние, в ее карих глазах отражался весь мир. – Муравей подобрал зернышко пшеницы, – заговорил художник торопливо, едва не проглатывая слова, в отчаянной надежде отсрочить ее уход. – А зернышко молвило: «Если ты подождешь и дашь мне сделать мое дело, я пущу корешок и вознагражу тебя тысячами таких же зернышек, как я». Кроха муравей послушался зернышка, и то сдержало свое обещание. Пожалуйста, позвольте и мне стать вашим зернышком. Вы спасли мою руку. Разрешите отплатить вам.
Женщина покачала головой.
– Если не деньгами, то хотя бы моим трудом. Я могу написать вас, я живописец…
– Я знаю, кто вы. Лучше научитесь летать, Мастер из Винчи. Это и будет мне хорошей наградой. – Она подобрала подол платья и поспешила назад на рынок.
Пораженный, Леонардо смотрел ей вслед. Он всегда считал, что его мечта о полетах – великая тайна, в которую посвящены только он сам, Салаи и несколько близких ему людей, в числе которых были Изабелла д’Эсте и король Франции. Может, эта молодая женщина – вражеский шпион, следящий за каждым его шагом, ищущий его слабые места для того, чтобы потом воспользоваться ими во вред Флоренции? Или она провидица и читает в душах и сердцах людей, как в открытой книге? А вдруг это ангел-хранитель, посланный ему Богом, призванный оберегать его и вселять в него мужество, дабы он не боялся следовать за своими мечтами?
Лишь одно Леонардо знал наверняка: он должен был снова увидеть ее.
Микеланджело
Все дни, прошедшие с конкурса, Микеланджело трудился в мастерской, вместе с соборными рабочими поднимая лежащий на боку камень Дуччо. Только усилиями двенадцати человек и при помощи трех толстенных бревен удалось оторвать от земли почти вросшую в нее громоздкую глыбу и установить ее на узкую торцевую часть, как колонну. Внушительный выступ на одной из граней явно свидетельствовал о неудачной попытке Дуччо высечь край летящего одеяния, теперь же из-за него блок кренился и не хотел стоять ровно. Микеланджело соорудил из досок леса, которые могли удержать его в вертикальном положении и по которым он сам при надобности мог бы взобраться наверх.