Каменная ночь

Мы были на работе… был очень холодный день, настоящий жестокий мороз. И мы были там все вместе, с политическими, рецидивистами, и теми, кто сидел по бог знает какой статье, ну вы понимаете… Я вам говорю, мы были настоящей элитой! Так вот, мы были на работе, а мороз был минус сорок градусов, по крайне мере минус сорок градусов, и снега было много, и все было как каменное от мороза. Все вокруг было белым, и вдруг появились какие-то офицеры и начали говорить с нашими конвоирами и рассказали им, что отец народов, Сталин, умер, и что это такая боль, такое горе, такая потеря – ну все эти дурацкие прилагательные. А мы стояли и орали “Ура!”. Мы начали петь, мы пели огромное количество песен, мне особенно запомнилась “Ой, цветет калина”[860]

.

Василий Гроссман умел вместить эту спонтанную радость в художественную прозу:

Ликование охватило многомиллионное население лагерей.

…Колонны заключенных в глубоком мраке шли на работу. Рев океана заглушал лай служебных собак. И вдруг словно свет полярного сияния замерцал по рядам: Сталин умер! Десятки тысяч законвоированных шепотом передавали друг другу: “Подох… подох…” и этот шепот тысяч и тысяч загудел, как ветер. Черная ночь стояла над полярной землей. Но лед на Ледовитом океане был взломан, и океан ревел.

Немало было ученых людей и рабочих людей, соединивших при этом известии горе и желание плясать от счастья[861].

В последующие годы десятки тысяч узников отправились в длинное железнодорожное путешествие на запад. По словам психолога Арона Белкина, “их охватила эйфория, им казалось, что теперь все возможно, все в их руках. Они думали о жизни, а не о смерти. Хотели вернуть себе свою прежнюю жизнь, прежнюю работу, семью”[862]. Проблема заключалась в том, что они отправлялись в жизнь, которая изменилась до неузнаваемости, а сами были свидетелями того мира, который большинство изо всех сил постаралось забыть как страшный сон. Травму такого масштаба невозможно залечить за короткий срок. Ни одна из сторон не была готова к встрече. Конечно, были и моменты катарсиса, одним из которых стали публикации текстов вроде солженицынского “Одного дня Ивана Денисовича”. Жертвы сталинских репрессий с нескрываемой благодарностью и уважением скажут вам: “Мы все это читали”. “Хрущев поменял ситуацию коренным образом, благослови его Бог”, – говорит Людмила Эдуардовна. Но живая вода, про которую писал Эренбург, все еще была покрыта толстой коркой льда, а весна оказалась длинной и холодной.