Камо

До сих пор обследование ничего абсолютно не могло установить, а при сегодняшнем положении вещей склоняешься к мнению, что, по-видимому, имеешь дело с больным человеком. Правда, сегодняшняя картина не очень согласовывается с тем, что наблюдалось в тюрьме. Когда сторожа там предлагали Мирскому сказать «спокойной ночи», он это делал. Затем он отказался от пищи. У нас такое обыкновение: в случае если арестованный отказывается от еды, мы спокойно даем ему проголодать два-три дня; от этого никто голодной смертью не умирает. Только после этого обычно переходим к искусственному питанию. Когда перед Мирским поставили сосуд с молоком и он увидел, что собираются пустить в ход зонд для глотания, он быстро закричал: «Пью, пью!» И потом, а также в дальнейшем он пищу принимал. Тут налицо столько несогласованностей, что я сегодня не прихожу к окончательному заключению и только могу сказать: у меня большие сомнения насчет возможности участия Мирского в слушании дела. Возможно, он позднее поправится, сейчас надо ждать».

Возникает перепалка между прокурором и защитником. Председательствующий не очень скрывает свое недовольство. Мирский, напротив, совершенно безучастен. Голова опущена на грудь… На исходе четвертого часа решение суда: «Процесс отложить на неопределенный срок. Мирского подвергнуть длительной медицинской экспертизе с обязательным содержанием в тюрьме».

Послесловие пятнадцатого числа в газете «Форвертс»:

«Наша пресса и высокое государственное правительство еще один раз лишились прекрасного представления. Все уже было инсценировано. Арест террориста! Бомба в чемодане! Подлинная бомба в настоящем чемодане! Склад оружия на Панкштрассе в доме социал-демократа! Нет, не только оружия, а еще 19 тысяч листов бумаги. По ней сразу видно, что она предназначена для изготовления фальшивых банкнот. Предназначена? Конечно! Русские государственные власти говорят это, а они ведь понимают толк в фальшивках!..

Предварительное следствие. Государственный прокурор и политическая полиция все время вмешиваются со своими инструкциями, но защитнику систематически возбраняется ознакомление с документами. Да и к чему. Обвиняемому нечего воображать, будто он является стороной в предварительном следствии. Он служит более высоким целям, определяемым политическими интересами правящих кругов.

Обвиняемому грозят десять лет каторжной тюрьмы, но ему дается только 3 дня для дачи ответа на обвинение. Между прочим, обвиняемый не понимает немецкого языка, и дружелюбный немецкий язык государственного прокурора ему становится доступным лишь после перевода. Требуется специальное ходатайство защитника, его обращение в высокие инстанции, чтобы добиться 14-дневного срока для ответа на обвинения. Примерно по полтора дня на каждый угрожающий ему год каторги.

Странно, почему такая спешка? Или опасаются, что великолепно возбужденное настроение обывателей поутихнет? А быть может, процесс против Мирского, русского подданного, обязательно должен состояться под председательствованием советника Массмана, из русских остзейских провинций родом, много раз уже испытанного в ведении политических процессов?

Странная спешка! Она проявилась и вчера на судебном разбирательстве. Непредвзятый человек не мог не вынести впечатления, что перед присяжными стоит больной, который либо вообще не мог следить за ходом дела, либо только урывками был в состоянии это сделать. Судебный врач еще до назначения дела к слушанию сомневался, в состоянии ли обвиняемый принять участие. И все же в течение четырех часов продолжалось заседание, и лишь потом уступили сомнениям врача и всех присутствовавших, заявив об отсрочке.

Ах! А как чудесно все было инсценировано!..»

Нетрудно заметить — на судебном разбирательстве, в обмене посланиями между высокими полицейскими чинами разных стран, в газетных сообщениях уже несколько недель: «Русский террорист», «Русский подданный… не знающий немецкого языка…» А помнится, на первом допросе субботним утром, двадцать седьмого октября прошлого года, Мирский настойчиво требовал безотлагательного вызова австрийского консула. Протокол допроса тогда подписал латинскими буквами «Димитриус Мирский», чтобы как в паспорте. Было и сообщение Гартинга директору Трусевичу: «Соображениям агентуры назвал только фамилию Мирского».

Было, было… Покуда из Тифлиса не прибыл секретный пакет от консула фон Фельтхейма, «арестованный в Берлине индивидуум, фотокарточка которого препровождается обратно, не является австрийским подданным Димитриусом Мирским, а, по всей вероятности, это занимающийся революционными происками армянин, русский подданный».