Канада

Стоя позади американцев в темном вестибюле, я внимательно следил за ними, за их реакцией на произнесенное миссис Гединс имя — «мистер Ремлингер». Они же проехали две тысячи миль, чтобы приглядеться к нему — понять, убийца он или нет, и решить, если он убийца, что делать с ним дальше. Каким образом они это поймут, я постигнуть не мог, поскольку Ремлингер, по словам Чарли, в преступлении ни за что не сознается, а из тех, кому были известны его подробности, в живых почти никого не осталось. Я уже успел поразмыслить в тот день над вопросом: как должен выглядеть убийца? Если вы убиваете человека — намеренно или нет, неважно, — это навсегда остается написанным на вашем лице? И Джеппс с Кросли полагают, что обнаружить эту надпись не сложно? Значится ли на вашем лице «убийца» еще до того, как вы совершите преступление? Я видел лица убийц — все в тех же старых кинохрониках. Отца просто-напросто зачаровывали и они, и их похождения. Элвин Каприс, Красавчик Флойд, сам Клайд Бэрроу и Джон Диллинджер. На мой взгляд, все они именно как убийцы и выглядели. Хотя к тому времени каждый из них успел отправить на тот свет не по одному человеку и сомневаться в том, кто они такие, не приходилось. К тому же каждый из них был мертв. Многих застрелили полицейские, которые затем отдавали газетам фотографии трупов. Вот в моих родителях, считал я, можно было признать грабителей банков задолго до того, как отец вошел в один из них и ограбил его. Только мы с сестрой ничего и не замечали.

Впрочем, когда в тиши перетопленного вестибюля «Леонарда» прозвучало имя Ремлингера, лица Джеппса и Кросли не изменились нисколько. Как будто оно ничего для них не значило.

— Может быть, — сказал Джеппс, подтягивая толстыми большими пальцами брюки повыше на пузо, — вы могли бы попросить мистера Ремлингера поговорить со мной и моим другом? Нам хотелось бы пострелять гусей, если это можно устроить. Мы вечерком заглянем в бар. Просто попросите его подойти к нам. Мы — тихие, мирные американцы.

И оба засмеялись, — но не миссис Гединс.

Они вышли на продуваемую ветром главную улицу городка, чтобы поискать китайский ресторан. Я тоже вышел, торопливо, — собираясь обойти вокруг «Леонарда» и посмотреть, стоит ли за ним черный «крайслер» с мичиганскими номерами. Пригласи они меня поесть с ними, я, разумеется, согласился бы, хоть и был уже сыт. Сидеть с ними рядом, зная, кто они, и понимая, что оба о моей осведомленности даже не догадываются, — разве это не приключение? Получалось так, словно это я изменил мой облик и скрываюсь. Меня это взволновало. К тому же я мог бы узнать о них что-то — выведать, например, каковы их планы, — хоть мне и запрещено было разговаривать об этом, да, собственно, я и не знал, что смог бы сказать и кому. Каждому понятно, насколько привлекательными кажутся такие возможности пятнадцатилетнему мальчишке.

Впрочем, американцы внимания на меня не обратили, а направились по улице прямиком к вывеске «ВУ-ЛЮ». Я сошел на мостовую, чтобы понаблюдать за ними. Джеппс короткой рукой обнял своего спутника за плечи и сразу же заговорил серьезным тоном. Мне показалось, что я расслышал, как он произнес, гнусавя:

— Мы же этого и хотели.

— Да знаю я, знаю, — ответил Кросли. — Но…

Продолжения я не услышал, однако решил, что мне известно, о чем они разговаривают. И был прав.

На немощеном заднем дворе «Леонарда» замерли машины охотников и других постояльцев, а среди них — большой темно-бордовый «бьюик» Ремлингера, очень холодный. Ветер нес мелкие снежинки. От парковки тянулся ярдов на пятьдесят незастроенный участок, за ним начинался товарный двор «Канадской тихоокеанской». Маневровый локомотив толкал по пустым путям одинокий красный товарный вагон, замерзшие стрелочники, посвечивая себе фонарями, торопливо переводили стрелки и заскакивали в проходившие мимо вагоны. Вот дело, с которым я справился бы, подумал я, — работать мне нравится, а в школу я, может, больше и не пойду, да и в Виннипег, вопреки желанию Флоренс, наверное, не поеду. Замыслы, сказал Артур Ремлингер, осуществляются далеко не всегда. И я уже начинал понимать, что это правда.