Последним в ряду припаркованных автомобилей был черный «крайслер» — две дверцы, дорожная грязь на корпусе и желто-зеленый номерной знак штата Мичиган. «Страны водных чудес». Я представил себе зеленый ковер лесов, большие озера, по которым кто-то — я — мог бы плавать в каноэ. Вот уж чего никогда не делал. Я надеялся, что в старшей средней школе Грейт-Фолса есть лодочный клуб и у меня будет шанс поплавать по Миссури. Положив руку на капот «крайслера», я ощутил тепло, хотя и холод уже просачивался внутрь машины. Это машина из Америки, из города, в котором ее произвели. Она олицетворяла все, что ассоциировалось с Америкой у моего отца (и у меня). Плавильный котел. Центр притяжения для всего мира. Я готов был отстаивать эти ценности. Наши родители внушили их мне и сестре. И я снова почувствовал, что и Джеппс, и Кросли, и миссия, с которой они прибыли в Канаду, честны и исполнены правоты, хоть мне и не хотелось, чтобы она увенчалась успехом, а Артур Ремлингер вернулся в Америку и сел в тюрьму. Я уже говорил, наша способность сближаться с людьми, когда все твердит нам, что делать этого не следует, всегда оставалась для меня загадкой.
И все же, стоя посреди парковки, я испытывал огромное смятение. Возможно, я тоже вплотную подошел к духовному срыву. На виски что-то давило, и больно, подбородок и нос онемели (скорее всего, от холода). Руки покалывало. Ноги словно утратили желание двигаться. Как ни был он странен и наперекор всему, что я о нем знал, Артур Ремлингер не казался мне человеком, который мог перевезти бомбу, взорвать ее и убить кого-то. Напротив, он казался мне последним, о ком такое можно подумать. Тот же Чарли Квотерс проделал бы это с легкостью. Или убийца из старой кинохроники. По моему мнению, на лице Артура Ремлингера слово «убийца» написано не было.
Что на его лице было написано, так это «эксцентричный», «одинокий», «разочарованный», но также и «умный», «наблюдательный», «искушенный», «умеющий хорошо одеваться». Все, что восхищало меня (хоть я это и отрицал). А потому я решил — и в результате ко мне вернулась способность двигаться, лицо мое вновь обрело чувствительность, а руки перестало саднить, — что убийцей Артур Ремлингер
22
В тот день я, переделав обычные мои дела, все же успел поспать, хоть и меньше, чем рассчитывал, — из-за того, что задержался в вестибюле, разглядывая американцев, а потом еще выходил из отеля, чтобы посмотреть на их автомобиль. Да и дни стали короче, поэтому мы с Чарли выехали в поля над рекой, чтобы найти стоянку гусей и показать мальчикам-украинцам, где им следует рыть окопчики, около пяти вечера. Мальчики эти жили на ферме, приходились родней покойному мужу миссис Гединс и были, подобно ей, неулыбчивы и немногословны. Когда Чарли указывал им места для окопчиков, они в мою сторону даже не смотрели. Они вообще относились ко мне с презрением, считая, по-видимому, что я — привилегированный американский сопляк, который не снисходит до знакомства с ними. Я же полагал, что никакими привилегиями не обладаю, кроме одной и довольно странной: у меня нет ни настоящего жилья, ни имущества, и потому я могу уехать отсюда, между тем как они не могут, — во всяком случае, так они думают.
Артур Ремлингер в течение того дня на глаза мне не попался ни разу. Обычно я сталкивался с ним, когда он обходил отель. И, как я уже говорил, время от времени он ловил меня, усаживал под каким-то надуманным предлогом в «бьюик» и вез по шоссе в Свифт-Керрент или на запад, увлеченно рассуждая на излюбленные темы. В тот день ничего такого не произошло. И, несмотря на «решение», которое я, прибегнув к реверсному мышлению, принял, когда мерз за отелем (насчет того, что он не убийца и так далее), у меня не было сомнений в том, что его отсутствие объясняется присутствием американцев. Наверное, я уже понял, что применительно к американцам реверсное мышление меня подвело.